Хаим Граде - Синагога и улица

— Долго ли человек остается молодым? Вы ведь станете старше, и вам всю жизнь придется стыдиться своих поступков. Разве это подходит для сыновей приличных еврейских родителей? — говорил он с такой сердечной болью и искренностью, что у парней не хватало нахальства ему возражать.

Точно так же, как реб Ури-Цви молился, четко выговаривая каждое слово, он изучал с евреями после молитвы главы из Мишны ясно и медленно — так, чтобы и ребенок мог его понять. Так же медленно он ел и изучал в одиночестве Тору или готовился к проповедям. Устав, он выходил прогуляться на дорогу, проходившую у его дома. Он шел, заложив в задумчивости руки за спину, и что-то бормотал себе под нос, может быть, благодарил Бога за светлый и ясный день. Если кто-то попадался навстречу, раввин дружески кивал знакомому головой прежде, чем тот успевал пожелать ему доброго утра, и шел себе дальше, добродушно напевая какой-нибудь мотивчик. Но, когда какой-нибудь еврей приближался к нему с озабоченным выражением лица, означающим: «Ребе, я хочу с вами посоветоваться!» — реб Ури-Цви сразу тоже придавал своему лицу озабоченное выражение и выслушивал еврея по пути за околицу местечка. После чего вел обеспокоенного человека к себе домой, в свою рабочую комнату, и выслушивал его до конца, пока тот не высказывал все, что было на сердце, и не уходил успокоенный. Даже склонные к ссорам обыватели уважали раввина за то, что он не гнался за почетом. Глава общины однажды спросил его:

— Ребе, да продлятся его годы, нам дорог, мы любим его. Грайпевская община не отпустит его. Но как же это получилось, что ребе, со своей стороны, никогда не искал себе места в общине покрупнее, как другие раввины?

— У меня нет никаких претензий к Грайпеву. Кроме того, когда наши дети были маленькими, мы были обеспокоены их воспитанием. Но с тех пор как они, с Божьей помощью, выросли и создали собственные семьи, нас осталось только двое, я и моя жена. Зачем же нам нужен раввинский дом побольше и город с полудюжиной синагог? Больше чем в одной комнате не спят и больше чем в одной синагоге не молятся.

Этот ответ усилил симпатию жителей местечка к их раввину. Тем не менее грайпевские евреи знали, что реб Ури-Цви молчит о том, что его жена, напротив, часто требует от него найти место в другом городе. Раввинша Переле была противоположностью своего мужа и внешне, и по характеру. Она была низенькая, с узкими плечами, тонкими руками, холодными умными внимательными глазами и высоким раввинским лбом — наследием ее отца, реб Ошела Бройдо, старипольского [207] Стариполе, современное литовское название — Marijampolė — город на юго-западе Литвы. В описываемый период входил в состав Литовской Республики. гаона. Переле страдала от головных болей, от нервов, от щемления в сердце и от дурного настроения. У нее был целый шкафчик, заставленный пузырьками с лекарствами. Иногда она целыми днями лежала на диване, обвязав голову мокрым полотенцем. Она сосала кусочки сахара, на которые предварительно капала валерьянку, и поминутно глотала лекарства из чайной ложечки. Обывательницы говорили, что никакой болезни у нее нет и она здорова, как жесткая горькая редька. А надуманные болезни происходят от ее злобного характера. Грайпево считало, что насколько добродушен раввин, настолько злобна его раввинша.

Но Переле не волновало, что думают и говорят о ней жители местечка. Она с ними не дружила. Если невежу подпустить слишком близко, он садится тебе на голову. А мужу она обычно говорила, что, если он выслушивает кого-то часами, тот действительно считает его праведником. Но когда тот же самый человек видит на следующий день, что раввин выслушивает и другого человека, то уже считает его никудышним раввином. Сначала от своего отца, старипольского раввина, а потом от мужа Переле наслушалась пословиц из Геморы и умела ими пользоваться. Но молиться в синагогу ходила только в те субботы, когда благословляют наступление нового месяца, и по праздникам. Про раввиншу никак нельзя было сказать, что она слишком набожна. Тем не менее она имела к мужу претензии по поводу того, что евреи не дрожат перед ним, как перед гетманом с булавой. Ни у одной обывательницы не было столько платьев, пальто, шляпок, как у Переле. Только вся ее одежда была старомодной. Даже новые платья она заказывала по старым фасонам. По этому поводу у нее тоже была поговорка: «Разница между святой книгой и светской состоит в том, что светскую книжку после прочтения выбрасывают, а святую целуют и ставят назад на полку, чтобы пользоваться ею всю жизнь. Точно так же и с одеждой. Старомодную одежду можно носить и носить, а одежда, сшитая по последней моде, уже завтра устаревает, и ее выбрасывают».