Редьярд Киплинг - Свет погас

А море то бушевало, то успокаивалось по воле ветров, машины днем и ночью тянули свою бесконечную песню, солнце с каждым новым восходом припекало все жарче, индиец-цирюльник Том по утрам брил Дика под приподнятой решеткой люка, куда задувал прохладный ветерок, над палубой растянули тенты, пассажиры оживились, и вот наконец пароход пришел в Порт-Саид.

- Отведите меня, - попросил Дик доктора, - к мадам Бина - если, конечно, вы знаете ее заведение.

- Эге! - сказал доктор. - Как не знать. Известное дело, все друг друга стоят, но вам, я полагаю, ведомо, что это один из самых грязных притонов во всем городе. Вас сперва ограбят, а потом зарежут.

- Как бы не так. Вы только отведите меня туда, дальше уж я сам о себе позабочусь.

Так он очутился у мадам Бина, где жадно вдыхал незабываемый запах Востока, который витает повсеместно от Суэца до Гонконга, и вволю наговорился на грубом жаргоне Леванта. Знойный ветер хлопал его по спине, словно старого друга, ноги увязали в песке, а рукав, когда он поднял к носу, был горяч, как свежеиспеченный хлеб.

Мадам Бина улыбнулась без тени удивления, когда Дик вошел в бар, который был одним из источников ее дохода. Если бы не досадная помеха, не эта беспросветная тьма вокруг, Дику могло бы показаться, будто вовсе не прерывалась прежняя жизнь, наполнявшая его уши нестройным гулом. Кто-то откупорил бутылку крепчайшего голландского джина. Запах напомнил Дику о мосье Бина, который, между прочим, говорил об искусстве и о своем падении. Бина умер; мадам сообщила это, когда ушел доктор, неприятно удивленный, насколько вообще может удивиться судовой доктор, ласковым приемом, оказанным Дику. А Дик был очень доволен.

- Здесь меня помнят, хотя прошел целый год. А там, за морями, уже успели забыть. Мадам, когда вы освободитесь, я хотел бы всерьез поговорить с вами наедине. Как чудесно снова вернуться сюда.

Вечером она вынесла на песчаный двор железный столик и подсела к нему вместе с Диком, а рядом, в доме, буянили, веселились, изрыгали ругательства и угрозы. Загорелись звезды, вдали мерцали огни судов, проплывавших по Каналу.

- Да. Война способствует торговле, мой друг, но тебе чего тут делать? Мы тебя не позабыл.

- Я был далеко, в Англии, и там ослеп.

- Но сперва успевал прославиться. Здесь, даже здесь мы об этом слыхали - я и Бина. Ты изображал Желтолицая Тина - она еще жива - так часто и хорошо, что Тина завсегда смеялась от удовольствия, как только почтовый пароход привозил газета. Всякий раз мы видели на твои рисунки чего-то знакомое. И всякий раз они приносили тебе славу и деньги.

- Я не нищий - я вам хорошо заплачу.

- Мне ничего не надобно. Ты уж за все заплатил сполна. - Тут она добавила шепотом: - Mon Dieu*, совсем молоденький и вдруг ослеп! Какой ужас!

______________

* Боже мой (фр.).

Дик не мог видеть ее лица, выражавшего глубокую жалость, как не мог видеть себя с поседелыми волосами на висках. Он вовсе не искал жалости; ему не терпелось снова добраться до передовых позиций, и он высказал свое желание напрямик.

- Куда ж это? В Канале полным-полно английские корабли. Иногда поднимается стрельба, как бывало, когда здесь шла война, - десять лет назад. За Каиром сейчас дерутся, но как ты попадешь туда, ежели у тебя нет корреспондентский пропуск? В пустыне тоже все время дерутся, но и туда пробраться не есть возможно, - сказала она.

Я должен ехать в Суакин.

Из газетного сообщения, которое ему прочитал Алф, он знал, что Торпенхау находится при войсковой колонне, прикрывающей прокладку железнодорожной ветки от Суакина до Берберы. Пароходы Пиренейско-Восточной линии не заходят в этот порт, зато мадам Бина знает всякого, кто может хоть сколько-нибудь помочь делом или советом. Конечно, это сомнительные личности, но они умеют преодолевать любые препятствия, что всего важнее, когда нужно действовать.

- Но под Суакином все время дерутся. Тамошняя пустыня все время плодит людей - снова и снова. Да еще таких свирепых! Зачем тебе в Суакин?

- Там мой друг.

- Твой друг! Чхх! Стало быть, твой друг есть смерть!

Мадам Бина хлопнула жирной рукой по столу, налила Дику еще стаканчик и пристально вгляделась в его лицо при свете звезд. Она не удивилась, когда он упрямо кивнул и сказал:

- Нет. Он человек, но... ежели б даже так... неужто вы меня осуждаете?

- Я осуждай? - Она визгливо засмеялась. - Кто я такая, чтоб осуждать кого бы то ни было - кроме тех, которые норовят не заплатить за выпивку. Но это ужасно.

- Я должен ехать в Суакин. Придумайте, как мне помочь. За год многое изменилось, моих прежних знакомцев здесь уже нет. Египетский плавучий маяк ходит по Каналу до Суакина... и почтовые пароходы... но даже там...