Редьярд Киплинг - Свет погас

- Быть может, завещание составлено не по всей форме, но ни у кого нет даже малейшего права его оспаривать, и адрес Мейзи я указал. Войдите, мистер Битон. Вот моя подпись: она вам знакома, вы ведь не раз ее видели. Прошу вас и вашу жену ее заверить. Спасибо. Завтра вы отвезете меня к владельцу дома, я уплачу неустойку за отъезд без предупреждения и оставлю эту бумагу у него на случай, если со мной что случится в пути. А теперь растопим камин в мастерской. Не уходите, вы будете подавать мне бумаги по мере надобности.

Никому не дано знать, пока сам этого не испытаешь, каким жарким пламенем горит ворох счетов, писем и квитанций, накопившихся за целый год. Дик затолкал в камин все бумаги, какие были в мастерской, - кроме трех нераспечатанных писем; потом сжег альбомы, эскизные тетради, чистые и незаконченные полотна без разбора.

- Подумать только, экую кучу хлама может накопить жилец, ежели он долго не съезжает с квартиры, - сказал наконец мистер Битон.

- Это верно. Осталось еще что-нибудь?

Дик обшарил столы.

- Ничегошеньки, а камин раскалился чуть не докрасна.

- Превосходно, теперь уж вам не достанутся рисунки, которые стоят самое малое тысячу фунтов. Хо-хо! Целую тысячу, ежели я не позабыл, на что был когда-то способен.

- Воля ваша, сэр, - услышал он вежливый голос.

Мистер Битон был совершенно уверен, что Дик спятил с ума, иначе он не отдал бы свою роскошную мебель за бесценок. А картины только загромождали помещение, и даже лучше было от них избавиться.

Теперь оставалось лишь передать короткое завещание в надежные руки: но это пришлось отложить до завтра. Дик обшарил пол, подобрал последние клочки бумаги, еще и еще раз удостоверился, что ни словечка, ни малейшего следа не осталось от его прошлой жизни в ящиках комода или письменного стола, а потом уселся у камина и встал, только когда огонь угас и в ночной тишине послышался гул остывающего железа.

Глава XV

С душой, исполненной неистовых борений,

Какими ныне я повелеваю,

С мечом подъятым, на коне крылатом

В бесплодную пустыню улетаю.

Там с черным рыцарем из сонма привидений

Я призван на ристалище сразиться

На десять миль за светопреставленье

Мой конь, я верю, как стрела промчится.

"Песенка сумасшедшего из Бедлама"

- Прощай, Бесс. Я обещал тебе полсотни. Вот целая сотня, все, что Битон дал за мою мебель. Накупишь себе нарядов на первое время. В конце концов, ты славная девочка, хоть и доставила нам с Торпом кучу неприятностей.

- Ежели повстречаете мистера Торпенхау, передайте ему привет.

- Непременно, моя дорогая. А теперь помоги мне подняться по трапу и отыскать каюту. Скорей на борт, и девушка... и я свободен, вот что я хотел сказать.

- Но кто же будет присматривать за вами на пароходе?

- Главный стюард, ежели деньги чего-нибудь стоят. Доктор, когда придем в Порт-Саид, ежели я хоть немного знаю докторов Пиренейско-Восточной линии. А там бог мне поможет, как помогал всегда.

Бесс отыскала каюту Дика, пробравшись среди неистовой суматохи через толпу провожающих и плачущих родственников. Он поцеловал ее и лег на койку, дожидаясь, когда палуба опустеет. Давно привыкший передвигаться в темноте по своей квартире, он хорошо представлял себе расположение всех судовых отсеков, а необходимость самостоятельно заботиться о себе, о своих удобствах пьянила его, как вино. Едва пароход, рассекая воду винтом, поплыл вдоль доков, он уже свел знакомство с главным стюардом, щедро ему заплатил, обеспечил себе удобное место за столом, распаковал вещи и с блаженным чувством расположился в каюте. Все здесь было так знакомо, что ему почти не приходилось нащупывать дорогу. Потом бог явил великую милость: от усталости Дик забылся глубоким сном, не успев предаться мыслям о Мейзи, а когда проснулся, пароход уже вышел из устья Темзы и бороздил шумные воды пролива.

Грохот машин, запах нефти и краски, привычные звуки за переборкой пробудили в нем радостную готовность идти навстречу новой судьбе.

- Как чудесно вернуться к жизни!

Он зевнул, сладко потянулся и вышел на палубу, где узнал, что пароход уже почти на траверсе Брайтонского маяка. Это не сравнить с открытым морем, как не сравнить Трафальгарскую площадь с ширью полей; настоящий простор открывается лишь за Уэссаном; но все равно Дик уже ощущал на себе целительное воздействие морской стихии. Мелкая зыбь раскачивала пароход, заставляя его беспомощно рыскать носом; а волна, набежавшая с кормы, окатила ют и сложенные штабелем новехонькие палубные кресла. Дик услышал всплески и звон разбитого стекла, ощутил на лице жгучие удары брызг, с наслаждением принюхался и начал пробираться в курительную возле штурмовой рубки. Там его настиг бурный порыв ветра, сорвал с него шляпу, и он остался стоять в дверях с непокрытой головой, а стюард из курительной, угадав в нем бывалого мореплавателя, заметил, что после выхода из Ла-Манша волнение еще усилится, а в Бискайском заливе, чего доброго, начнет даже штормить. Оба эти предсказания сбылись, и Дик почувствовал себя на верху блаженства. В море позволительно и даже необходимо крепко хвататься за пиллерсы, распорки и тросы, переходя с места на место. На суше человек, который нащупывает дорогу, заведомо слеп. В море даже слепой, если он не подвержен морской болезни, может вместе с судовым доктором посмеиваться над слабостью своих спутников. Дик рассказал доктору про всякие удивительные случаи - а такие рассказы, если умеючи их преподнести, ценятся дороже серебра, - курил с ним до глубокой ночи и так расположил к себе этого легкомысленного человека, что тот обещал уделить Дику несколько часов по прибытии в Порт-Саид.