Джеймс Клавелл - Сёгун (части 3-4)

- Любые сомнения в приказе, решении, позиции любого сюзерена в любое время являются изменой, - бросил ему Торанага.

Спина генерала напряглась:

- Тогда я виновен в измене.

- Тогда выйдите и совершите сеппуку - сразу же.

- Я это сделаю, господин, - гордо отвечал старый солдат, - но сначала я публично напоминаю о своем праве произнести речь перед вашими преданными вассалами, офицерами и...

- Вы лишаетесь всех прав!

- Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей воле умирающего - за мной двадцать восемь лет безупречной службы!

- Говорите, но покороче.

- Я скажу, господин. - В голосе генерала Кьесио звучал холод. - Прошу разрешения заявить следующее. Первое: поездка в Осаку на поклон к этому крестьянину Ишидо - измена вашей чести, чести вашего клана, чести ваших преданных вассалов, вашей традиции и вообще Бусидо. Второе: я обвиняю вас в этой измене и утверждаю, что вы в связи с этим лишаетесь права быть нашим сюзереном. Третье: я заявляю, что вы должны немедленно отречься в пользу господина Судару и достойно уйти из этой жизни - или побрить голову и удалиться в монастырь, это как вам будет угодно. - Генерал чопорно поклонился и снова сел на землю.

Все ждали почти не дыша, поняв, что невероятное вдруг стало реальностью. Торанага резко бросил:

- Так чего вы ждете?

Генерал Кьесио внимательно посмотрел на него.

- Ничего, господин. Прошу извинить меня. Его сын собрался было встать.

- Нет! Я приказываю вам оставаться здесь! - отчеканил генерал. Он последний раз поклонился Торанаге, встал и с большим достоинством покинул зал. Многие нервно задвигались, но всеобщее волнение и шум снова были перекрыты хриплым голосом Торанаги:

- Есть кто-нибудь еще, кто считает, что есть измена? Кто осмеливается нарушить Бусидо? Кто решается обвинять сюзерена в измене?

- Прошу простить меня, господин. - Исуми, старый советник, произнес это совершенно спокойно. - Но я вынужден сказать, что, если вы собираетесь в Осаку, - это измена вашим предкам. - В тот день, когда я поеду в Осаку, вы покинете эту землю.

Седой человек вежливо поклонился:

- Да, господин.

Торанага безжалостно оглядел всех присутствующих. Кое-кто неловко заерзал под его взглядом и поднял на него глаза. Самурай, который много лет назад утратил желание воевать, обрил голову, пошел в монахи-буддисты и теперь был членом гражданской администрации Торанаги, безмолвствовал, во власти страха, который он отчаянно пытался скрыть.

- Чего вы боитесь, Нумата-сан?

- Ничего, господин. - Тот опустил глаза.

- Хорошо. Тогда пойдите и совершите сеппуку: вы - лжец, и ваш страх отравляет здесь воздух.

Нумата всхлипнул и спотыкаясь побрел к дверям. Ужас охватил присутствующих. Торанага смотрел и ждал. Воздух стал плотным, слабое потрескивание факелов в наступившей тишине казалось неестественно резким. Судару повернулся к отцу и поклонился - он знал, что это его долг, что на нем лежит ответственность.

- Пожалуйста, господин, можно мне почтительно сделать заявление?

- Какое заявление?

- Господин, я считаю, что нет... что здесь больше нет изменников и что больше не будет из...

- Я не разделяю вашего мнения.

- Пожалуйста, простите меня, господин, вы знаете, я повинуюсь вам. Мы все повинуемся вам. Мы стремимся только к лучшему.

- Лучшее - это мое решение. Что я решу, то и есть самое лучшее.

Судару беспомощно поклонился в знак согласия и умолк. Торанага, казалось, забыл о нем, его речь, как и его взгляд, была непреклонна:

- Вы больше не будете моим наследником.

Судару побледнел. Торанага ослабил напряжение, повисшее над залом, словами:

- Я здесь сюзерен, - Он выждал минуту, затем в полной тишине встал и с надменным видом покинул место собрания, - дверь за ним закрылась. Все беспомощно пытались нащупать рукоятку меча... но никто не покинул своего места.

- Сегодня... сегодня утром я слышал от нашего главнокомандующего, заговорил наконец Судару, - что господин Хиро-Мацу будет здесь через несколько дней. Я хочу... я буду говорить с ним. Молчите, терпите, будьте лояльны к нашему сюзерену. А сейчас давайте пойдем и отдадим последние почести генералу Серата Кьесио...

Торанага поднимался по лестнице... Одиночество поглотило его... На самом верху он остановился и на мгновение облокотился о стену, тяжело дыша. Боль охватила его грудь, он пытался растереть ее, чтобы хоть немножко ослабить.

- Это только нехватка физических упражнений, - пробормотал он, - только слабость, вот и все.