Джеймс Клавелл - Сёгун (части 5-6)

- Ты должна дать уйти Акечи Марико. Не дай ей... не дай ей отомстить нам за то, что Тайко сделал... сделал... с ее отцом... Ошиба была застигнута врасплох.

- Что вы говорите?

Ответа не последовало. Ёдоко вдруг забормотала:

- Милый Яэмон, мой милый сын... ты такой хороший мальчик... но у тебя так много врагов... такой глупый... Разве ты тоже так думаешь, разве...

Снова начался спазм... Ошиба гладила и гладила ее руки - так ласково, как только могла.

- Наму Амида Бутсу! - прошептала она с великим почтением.

Прошел еще один спазм, и старуха внятно произнесла:

- Прости меня, О-чан!

- Мне не за что вас прощать, госпожа.

- Прости меня за многое. - Голос стал еще слабее, лицо угасало. Слушай... обе... обещай насчет Торанаги, Ошиба-сама... Это важно... пожалуйста... ты можешь ему довериться... - Старые глаза умоляли, приказывали...

Ошиба не хотела этого воспринимать, не хотела подчиняться, хотя и знала, что должна повиноваться Ёдоко. Она не поняла того, что ей сказали про Акечи Марико, но в голове у нее все еще звучали слова Тайко, которые он повторял ей тысячи раз: "Вы можете довериться Ёдоко-сама, О-чан, она мудрая женщина-никогда не забывайте этого! Она почти всегда видит правильный путь, и вы всегда можете доверить ей свою жизнь, и жизнь моего сына, и мою собственную".

И Ошиба уступила.

- Я обещаю... - Она резко оборвала фразу.

Лицо Ёдоко осветилось последний раз, и все кончилось.

- Наму Амида Бутсу! - Ошиба поднесла ее руку к губам, поклонилась, положила руки умершей на одеяло и закрыла ей глаза, вспоминая смерть Тайко единственную смерть, которую она тоже видела так близко. Тогда глаза умершему закрыла госпожа Ёдоко - так как это было привилегией жены - и все происходило в той же самой комнате. Торанага ожидал снаружи, как сейчас Ишидо и Кийяма, продолжая бодрствование, начатое еще в предыдущую ночь.

- Но зачем посылать за Торанагой, господин? - спросила она тогда. - Вам следует отдохнуть.

- Я отдохну, когда умру, О-чан, - ответил ей Тайко. - Я должен позаботиться о наследнике, пока у меня еще есть силы.

Так к ним присоединился Торанага - сильный, цветущий, пышущий энергией. Теперь их было четверо: Ошиба, Ёдоко, Торанага и Накамура Тайко, властелин Японии, лежащий на смертном одре. Все ждали последних распоряжений.

- Ну, Тора-чан, - сказал Тайко, обращаясь к нему по имени, которое Торанаге когда-то дал Города. Глубоко посаженные глаза Тайко смотрели с маленького, обветренного лица обезьяны, принадлежавшего такому же маленькому телу - телу, которое имело крепость стали, пока несколько месяцев назад не начался этот процесс разложения.

- Я умираю. Из ничего - в ничто... Но вы все будете жить, рядом с моим беспомощным сыном...

- Не беспомощным, господин. Все дайме будут почитать вашего сына, как они почитали вас. Тайко это было смешно:

- Да уж, они будут... Сегодня, пока я жив, - конечно! Но как мне устроить, чтобы Яэмон правил после меня?

- Назначьте Совет регентов, господин.

- Регенты! - презрительно процедил Тайко. - Может быть, я бы сделал вас моим наследником и дал вам судить, достоин ли Яэмон править после вас.

- Я недостоин этого, ваш сын должен сменить вас.

- Да, и сыновьям Городы тоже следовало править после него.

- Нет. Они нарушили мир.

- И вы уничтожили их по моему приказу.

- У вас был мандат императора. Они восстали против вашего законного мандата, господин. Дайте мне сейчас ваши приказы, и я буду их исполнять.

- Вот поэтому я и позвал вас сюда. И Тайко произнес следующее:

- Редко бывает, чтобы сын родился в пятьдесят семь лет, и ужасно, что сын - единственный и надо умирать в шестьдесят три, а других родственников нет и вы властелин Японии...

- Да, господин, - отвечал Торанага.

- Может быть, было бы лучше, если бы у меня вообще не было сына, тогда я мог бы передать государство вам, как мы и договаривались. У вас больше сыновей, чем у португальцев вшей.

- Карма.

Тайко засмеялся, изо рта у него потянулась нитка слюны с примесью крови. Ёдоко осторожно вытерла слюну, и он улыбнулся жене:

- Благодарю тебя, Ёдоко-сан, благодарю. Потом его взгляд обратился на Ошибу... Она улыбнулась ему, но его глаза теперь не улыбались, только спрашивали, проверяли, задавали вопрос - тот самый, который он никогда не осмеливался произнести вслух, но который, она уверена, всегда был у него в голове:

"А на самом деле - сын ли мне Яэмон? "

- Карма, О-чан, правда? - Это было сказано очень мягко, но Ошиба так боялась, что этот вопрос зададут в открытую, что сразу же в глазах у нее заблестели слезы.