Густав Майринк - Белый Доминик

Последовала пауза; старик утерял нить разговора. Он, каза- лось, забыл о моем существовании, и глаза его не видели меня.

Немного погодя он встал, подошел к станку и, надев переда- точный ремень на диск, запустил его.

"Офелия! Нет, моя Офелия не может умереть" - донеслось до меня его бормотание. - Я должен работать, работать, рабо- тать... Иначе он не изменит пьесу и... "

Шум машины поглотил его последние слова.

Я тихо вышел из мастерской и отправился в свою комнату. В постели я сложил руки и молил Бога, сам не зная почему, чтобы он хранил Офелию.

III

П Р О Г У Л К А

В ту ночь со мною произошло одно странное событие; обыч- но это называют сном, потому что не существует лучшего опре- деления для опыта, который переживает человек, когда его тело ночью отдыхает.

Как всегда, прежде чем заснуть, я сложил руки так, как учил барон - л е в у ю р у к у н а п р а в у ю.

Уже позднее, с годами, когда я приобрел некоторый опыт, мне стало ясно, чему служат эти действия. Возможно, что и лю- бое другое положение рук служит одной цели: тело должно быть надежно связано.

С тех пор, как я в доме барона в тот самый вечер в пер- вый раз отошел ко сну таким способом, я всегда просыпаюсь по утрам с ощущением, что во сне я проделал долгий путь. И вся- кий раз я чувствую как камень падает у меня с с сердца, когда я вижу, что я раздет, и на мне нет пыльных сапог, как раньше, в сиротском приюте...

Я лежал в постели и мне не нужно было больше бояться по- боев или целый день напролет вспоминать, куда же я все-таки ходил во сне. В ту ночь впервые повязка с моих глаз упала.

То, что точильщик Мутшелькнаус вчера так странно, как со взрослым, обращался со мной, возможно и было тайной причиной того, что ранее спавшее во мне робкое "Я" - быть может, тот самый Христофор - пробудилось, осознало себя, стало видеть и слышать.

Началось это так: мне снилось, что я заживо погребен и не могу пошеве лить ни рукой ни ногой; затем я глубоким вздо- хом наполнил грудь, и при этом крышка гроба отскочила... И я пошел по странной белой дороге, еще более пугающей, чем моги- ла, из которой я выбрался, ибо я знал, что у этой дороги нет конца...

Я вернулся назад, к своему гробу и увидел, что он стоит вертикально посреди дороги. Он был мягким, как плоть, и у не- го были руки и ноги, ступни и ладони, как у трупа. Когда я залезал в гроб, то заметил, что я больше не отбрасываю тени, и когда я, проверяя, бросил взгляд на себя, я увидел, что у меня больше нет тела. Затем я потрогал свои глаза, но у меня больше не было глаз. Тогда я захотел взглянуть на свои руки - но я не увидел никаких рук.

Крышка гроба медленно закрывалась надо мной, и мне почуди- лось, что мои мысли и чувства, когда я стоял на белой дороге, принадлежали какому - то бесконечно старому, но все же еще не сломленному существу. Затем, когда крышка гроба опустилась, это чувство рассеялось, как дым, оставив в осадке лишь приг- лушенный мутноватый поток сознания, характерный для замкнуто- го подростка.

Наконец крышка гроба захлопнулась окончательно, и я прос- нулся в своей постели.

Вернее, мне лишь показалось, что я проснулся. Было еще темно, но по слабому аромату акации, проникавшему в ком- нату через открытое настежь окно, я почувствовал, что первое дуно- вение наступаю щего утра уже коснулось земли, и что самое время идти и тушить городские фонари. Я схватил свою палку и спустился вниз по лестнице. Закончив работу, я перешел через мост палисадника и поднялся в гору. Каждый камешек на пути казался мне здесь известным и знакомым, однако я не мог при- помнить, бывал ли я здесь раньше.

Альпийские цветы, белоснежные одуванчики благоухали в ро- систых черно-зеленых высокогорных лугах в предрассветном мер- цающем воздухе. Затем на горизонте небо разверзлось и живительная кровь зари разлилась по облакам.

Жуки, отливавщие голубизной, и огромные птицы со сверкаю- щими перьями, проснувшиеся по неслышимому таинственному зову, поднимались со свистом с земли и зависали в воздухе на уровне человеческого роста, обратившись к пробуждающемуся солнцу.

Дрожь глубочайшего потрясения пробежала по всем моим чле- нам, когда я увидел, почувствовал и понял эту грандиозную безмолвную молитву Творения.

Я повернул обратно и пошел в город. Моя огромная тень, как бы приклеенная к моим подошвам, скользила передо мной.

Тень - это цепь, которая привязывает нас к земле, это черный призрак, порожденный нами и обнаруживающий таящуюся в нас смерть всякий раз, когда наше тело попадает в поток све- товых лучей...