Франк Геллер - Тысяча вторая ночь

— Воровством, а не покупкой! — сказал Филипп. — Но на этот раз сорвалось, старый хрыч пустыни! Сейчас мы отправимся дальше, и ты послушно последуешь за мной. Отложи до другого раза! Понял?

Марабу в знак согласия кивнул головой. Филипп шел впереди и вел за поводья верблюда. Постепенно вышли они из илистой полосы и вступили в новую илистую зону, простиравшуюся насколько хватал глаз и отличавшуюся от прежней некоторым своеобразием. По сторонам узкой, плотно утоптанной тропинки простирался гигантский, мерцающий кристалликами ковер: то были гипсовые и соляные кристаллики самой неожиданной стереометрической фантазии, иные величиной с гальку. Это они, преломляя солнечный свет, создавали издали впечатление голубой воды и мерцающей зыби. Вблизи иллюзия отпадала. Ковер вблизи казался твердым. Шутки ради Филипп решил испытать его прочность. Крепко ухватившись за узду верблюда, он спустил на кристаллический коврик сначала одну, потом другую ногу и встал на него. Сейчас же кристаллы под ним хрустнули и смешались в труху, как раздавленные грибы; брызнула черная болотная вода; и вторично за этот день Филипп чуть не принял чертовой ванны. Он видел, как марабу, загоревшись надеждой, приподнялся в седле. Судорожно ухватившись за узду, он вскарабкался обратно на тропинку.

— Нет, старый хрыч пустыни, еще погоди!

Наконец верблюд преодолел свое отвращение к узкой тропе. Снова Филипп уселся в седле. Приблизительно час они ехали молча. Все тот же кристаллический ковер лежал по сторонам змеевидной тропинки. Солнце дробилось мириадами крошечных граней, так что глазам было больно смотреть. Воздух был раскален. Испаряющаяся соль обжигала ноздри и горло. Филипп вынул из подсумка тыквообразную бутылку, отпил и передал ее своему спутнику. Марабу отказался, упрямо покачав головой.

— Пей, старый друг, и не смущайся. Ничего, что ты покушаешься на мою собственность. Вода не то, что хлеб и соль.

Марабу молчал.

— Болтливость тебя, во всяком случае, не погубит. Но я неисправимо любопытен и полагаю, что наступил час откровенности. Скажи мне, что представляет собой этот старый коврик?

Марабу через силу, с ненавистью зашевелил губами:

— Это мой молитвенный коврик, ты его украл.

— А до того, как я его украл, ты продал коврик моему другу, а затем стянул его у этого друга и еще у другого.

— Ты лжешь! Джинн коврика вернул мне его обратно, потому что коврик был присвоен неправильным путем.

— Окруженный этим ландшафтом, я готов поверить в джинна. Значит, у твоего молитвенного коврика, законно перешедшего ко мне, есть подчиненный ему джинн? Не так ли?

Марабу молчал.

— Молчание твое истолковываю положительно. Джинн исполняет желания хозяина коврика, не правда ли?

Лицо марабу просияло радостным ожиданием.

— Не беспокойся, я не стану его утруждать. Я помню из «Тысячи и одной ночи», что господа джинны исполняют желания очень странным образом. Пожелаешь птицу — и получишь птицу Рух. Пожелаешь немного огня — и получишь костер у себя в доме. До последней крайности ни о чем не буду просить твоего джинна. С желаниями буду обращаться к тебе. Ты будешь духом коврика, пока я им обладаю. Что скажешь о моем плане? Чем он плох?

Лицо марабу исказилось коварной гримасой.

— Плохо ли, хорошо ли я задумал, но будет по-моему. А сейчас я задам тебе последний задушевный вопрос. Есть ли у коврика прошлое?

Тем же ненавидящим голосом марабу ответил:

— Это мой молитвенный коврик, ты его украл.

— Но чем был он раньше?

— Откуда я могу знать? Ковер как ковер.

— Вот как? Значит, у всех африканских ковриков на побегушках служат джинны! Не скрывай, говори, что знаешь! Лицо марабу вспыхнуло под красное дерево:

— Я ничего не знаю!

Филипп заслонил рукой глаза, вглядываясь в дорогу. Казалось, что немного поодаль нестерпимое отраженное мерцание кристаллической скатерти ослабевает. Он поглядел на часы и заглянул в бумаги, с которыми уже справлялся. Удовлетворенный, он тряхнул головой. Затем он снова обратился к марабу:

— Я прочел в одном старом — как бы лучше выразиться — документе о коврике, похожем на твой. По словам бумаги, и к нему был приставлен джинн. Но это был многовековой коврик, древний, как эта дорога, нет, как римская военная дорога. Слышал ты что-нибудь подобное?

— Нет.

— Однако мой документ сообщает подробности. Он утверждает, что двоюродный брат твоего ковра столетиями оставался в одной семье — в семье из оазиса Тозера, где его берегли как фамильную драгоценность. Слышал ли ты что-нибудь подобное?