Француз указал на двух вооруженных:
— Эти два господина, угрожая несколько старомодным оружием, заставили меня сюда войти.
Башир нетерпеливо взмахнул веером:
— Тебя нашли в моем колодце? Что ты там делал?
Француз покосился на свой костюм:
— Не знаю. Во всяком случае, я не осквернил воды.
— Ты не знаешь? Что за ребяческий лепет! Отвечай. Что ты там делал?
— Я уже ответил: я не знаю. Башир переменил тему:
— Давно ли ты дружен с этим человеком?
— Да.
— Значит, ты давно знаком с большим мошенником?
— Прошу прощения! Мой друг мистер Грэхэм — почтенный английский гражданин.
— Ба! Но позавчера ночью он вломился в мой дом, на женскую половину.
— Широкая была дверь, если в нее прошло его брюхо.
— Когда я пожелал от него услышать, откуда он и как сюда попал, он насказал мне тысячу лживых вещей и утомил меня многословием. Не помню его слов… Они не стоят быть записанными даже на песке пустыни. Он говорил о каких-то наглых проделках в городе по имени Рим; как они были обокрадены дерзкими людьми из другого города, по имени Неаполь, и как потом кади этого города арестовал их за дерзкие проделки, но был весьма разочарован, не найдя у них в кармане денег. В конце он рассказал, что предложил кади обокрасть самих воров и отдать кади все деньги, если тот обещает ему покровительство. Но какое это имеет отношение к тому, что он ворвался ночью на женскую половину моего дома? Прошу тебя, скажи мне, какая тут связь?
Француз взглянул на толстого англичанина и метнул хитрый, лисий взгляд на Башира. Одно мне было ясно. Этим взглядом он оценил положение и в одно мгновение сообразил то, для чего толстому англичанину понадобились десятки часов. Он оценил любопытство Башира и его жестокость. Он сообразил, как можно сыграть на первом его качестве. Снова я подумал, что у этих двух образованных европейцев должны быть друзья, что они их ищут и рано или поздно найдут. В самом деле, разве они не говорили о третьем лице, называя его профессором? Да, все эти мысли промелькнули в полминуты. На вопрос Башира француз ответил:
— Ты спрашиваешь, какая связь у повести моего друга с тем, что ты нашел его в своей спальне? (Француз поклонился Амине.) Я отвечаю: связь эта существует. Ты не понял моего друга. Тебя ввели в заблуждение некоторые неблагоприятные для него внешние обстоятельства: поздний час и тому подобное. Это более чем несправедливо.
Башир грубо его прервал:
— Ты, я вижу, умнее своего друга, но все-таки ты меня морочишь. Скажи мне все-таки, что привело его на женскую половину, а тебя в мой колодец? Скажи мне это, но коротко, и говори правду, иначе пятки твои пожалеют об этом раньше, чем остальная часть твоей особы!
Француз начал рассказывать. Речь его была пересыпана любезностями в той же степени, как речь англичанина грубостями. Она благоухала льстивыми оборотами, как жареная баранина розовым маслом. Он рассказывал, как они с англичанином и третьим другом, которого называли профессором, исполнили желание неаполитанских сыщиков. Они получили то, что называют «свободой передвижения», а полиция получила инструкцию не препятствовать их попыткам отобрать деньги у неаполитанских карманщиков.
— На третий день нам удалось добиться успеха, — сказал француз и собрался уже подробно описать все похождения, но Башир его сразу прервал:
— Это все вчерашний кускус, — сказал он резко. — Твой друг хотел мне тоже рассказать о победе над ворами, но это не стоит ни в какой связи с ночным вторжением на женскую половину моего дома.
Француз понял, что нужно переменить тактику. Но что мог он еще придумать?
— Наоборот! — воскликнул он. — Здесь глубочайшая внутренняя связь!
— Каким образом? — недоверчиво спросил Башир.
— Это именно я хочу тебе рассказать! Но я определенно заметил, что он подыскивает слова и старается выгадать время.
— Когда мы отобрали деньги у неаполитанских карманщиков и вручили начальнику сыскной полиции условленную часть, он снабдил нас паспортами и билетами в Тунис. Ты бывал в Тунисе? Хороший город.
— Я не знаю Туниса, — равнодушно прервал Башир, — и знать его не желаю. К делу!
— О Тунисе я упомянул лишь потому, что оттуда мы поехали в Кайруан. Знаешь Кайруан? Очень святой город. Триста восемьдесят мечетей.
— Не знаю Кайруана, — сказал Башир, — но знаю, что, если тебе позволить, ты опишешь одну за другой все триста восемьдесят мечетей. Если ты не дашь мне точных объяснений в двух ближайших своих ответах, обещаю тебе, что…
Читать дальше