Дмитрий Холендро - Ожидание - повести

На порожке кухни стоит Лешка, держит в руках игрушечный автомобиль.

— А мы уезжаем! — выпаливает он.

— Куда? — огорошенно спрашиваю я, приподнимаясь.

— За нами папка приехал!

И тогда я все понимаю про мужчину в рябой, как вязаной, кепочке.

Мы бежим с Лешкой наперегонки по тротуару-лестнице, он — к отцу, я — чтобы проститься с Машей. Все они — Маша, ее муж с Сережкой на руках, Алешка в курточке с капюшоном, похожая на гномика, — стоят у калитки демидовского дома. Алешка держит в руках куклу, лучшую из кукол, ну просто — принцессу. Бьет ветер. Одинокая слива дрожит на ветру, и трепещет ее голая тень, бегая по земле и по белой-белой, на ярком солнце, стене. Над домом голубь висит против ветра, машет крыльями и соскальзывает вниз, на соседнюю крышу, теряя силы.

Вот и Маша уезжает из дома, ставшего вдруг, нечаянно-негаданно, ее приютом. Уступила… Самой себе? Детям?

Я тебя не сужу, Маша.

— Это доктор, — говорит она коротко.

Она улыбается, и глаза ее мне кажутся такими счастливыми, какими я их никогда не видел.

— Вероятно, я вас должен отблагодарить? — спрашивает муж и, освободив одну руку из-под Сережки, лезет под свое пальто. Лицо у него приветливое, артистичное, нет, я хотел сказать, актерское… Такое благородное… Он сейчас в какой-то роли…

— Нет, что вы, не должны…

Я не успеваю передернуть плечами, а Маша опережает его:

— Это я должна.

И она берет меня за шею рукой, чуточку привстав, и целует в щеку.

— Напишите, Маша, — говорю я.

Мы уже идем к автобусной остановке. В открытых дверях пожарного сарая поблескивают трубы. Добровольцы смотрят на нас. Усатый гвардии капельмейстер выступает на середину дороги и загадочно просит:

— Минуточку!

Мы останавливаемся, капельмейстер поднимает палочку. Алешка предусмотрительно зажимает уши. А палочка в вытянутой руке срывается с места и творит волшебство. Чудо: легко и азартно летит из медных труб полечка, все размашистей и стройней. Никогда еще они не играли с такой дразнящей слаженностью. Одолели. И даже Алешка удивленно разжимает уши.

Гвардии капельмейстер делает свое дело и подпевает, тпрукая губами, полечка резво носится в воздухе, а Маша плачет. По щекам ее гонит слезы, и муж говорит сердито, хотя и сдержанно:

— Опоздаем на автобус.

А Маша ему не отвечает.

— А тебя тут знают, — добавляет муж.

— Да уж знают…

Полечка кончилась, и опять мы идем дальше молча. Красные туфли Маши ступают по воде. Красные, такие, как в витрине рыбкоопа. Заработала в посудомойке…

Молчать как-то неловко, человек с ребенком озирает горы и полусерьезно, полуиронически делится впечатлением:

— Край света.

— Да-а… — замечаю я, тоже окидывая городок взглядом, как будто это я уезжаю.

Давно кончились мои первые безмятежно-обманчивые дни. Я могу показать все дома, где делал инъекции, где мне открывали горло и говорили из-под ложечки «а-а-а!», могу показать людей, которым накладывал шины, давал таблетки от желудочных катастроф, выписывал рецепты…

Над горой, над виноградником стрекочет вертолет. Он зеленый, как большая стрекоза. Летит и размахивает на прощанье фиолетовой косынкой, которая вся просвечивает на солнце. Опыляют виноградники.

— Что это за птаха? — спрашивает меня муж Маши.

Я не успеваю, ему отвечает Лешка:

— Виноградник болен.

— Чем?

— Карантином.

Улочки у нас короткие.

Вот и фонтан. Из рыбы прыскает вода.

— А это что за штука? Щука? — шутливо спрашивает отец у Лешки, взбадривая голос.

— Осетрина, — отвечает Лешка.

За фонтаном стоит Демидов. Он стоит чуть расставив ноги, стоит прочно, как на палубе стоят, чтобы не упасть в качку. Маша смотрит на него, а он на Машу, но недолго.

— Я должен его поблагодарить? — снова говорит муж Маши, глядя на Демидова, и снова лезет за борт своего пальто.

Ну какой интеллигентный этот шофер такси! Нахватался у пассажиров, что ли?

— Вы лучше к нему не подходите, — говорю я и думаю, зачем это я сам иду за Машей.

Я уже поцелованный, простились.

— Вот как? — удивленно спрашивает муж Маши. — Такой защитник?

И они пересекают дорогу, а я отстаю.

Сначала их загораживает от меня хлебный фургон, и лотки с булками долго носят в столовую, и я стою здесь, а они там. Потом автобус, развернувшись вокруг фонтана, подъезжает к скамейке под козырьком. Сейчас он заберет Машу с мужем и детьми, других пассажиров, и, возможно, мы больше никогда не увидимся. Неужели она не подойдет к Демидову? Муж показывает на Демидова и усмехается, а она бросает какое-то одно-единственное слово. Какое?