Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

И как он спешит к этой бесконечности! Нельзя ехать быстрее. Он отправился 5 сентября 1847 года по Северной железной дороге, стоившей ему так дорого, затем мчался на почтовых - скорой почтой, экстра-почтой, трясся в кибитке и в понедельник, 13 сентября, прибыл в Верховню. Ему предсказывали, что его ждут всяческие неприятности в этом путешествии по чужим странам, языка которых он не знает. Он благоразумно запасся корзинкой с провизией - морскими сухарями, сгущенным кофе, сахаром, копченым языком и бутылкой анисовой водки. Но оказалось, что его знаменитое имя повсюду обеспечивало ему радушный прием. Начальник таможни на границе, господин Хакель, чиновник с очень приятным и умным лицом, сам вышел ему навстречу и пригласил закусить с ним "чем Бог послал". А Бог послал ему великолепную трапезу, которая привела Бальзака в восхищение.

Разумеется, благодаря высокому покровительству начальника с Бальзаком обращались самым почтительным образом во всех грозных таможнях, которыми его пугали. Русская дисциплина произвела на путешественника благоприятное впечатление. Зато ему очень не понравилась кибитка - экипаж с плетенным из лозняка кузовом, "в котором у седока болят все косточки от дорожной тряски... Ночь была чудесная; небо походило на синий покров, прибитый серебряными гвоздиками. Глубокую тишину оживлял лишь колокольчик, непрестанно звеневший на шее лошади, серебристый и однообразный его звук в конце концов становится бесконечно милым..."

Наконец, проехав через "знаменитейший" город Бердичев, Бальзак прибыл на Украину. "Это пустыня, царство хлебов, это прерии Купера с их безмолвием. Тут начинается украинский чернозем, слой черной и тучной почвы толщиной в "пятьдесят футов, а зачастую и больше, ее никогда не удобряют..." Бальзак заснул глубоким сном, а пробудившись от чьего-то громкого возгласа, "увидел подобие Лувра, греческий храм, позолоченный заходящим солнцем". То была Верховня.

XXXVIII. У МАРКИЗЫ КАРАБАС

Весьма знаменательно... что мы нередко

подчиняем свои чувства собственной воле,

берем своего рода обязательства перед

собою и сами творим свою судьбу.

Бальзак

Он лелеял большие надежды. Все исполнилось. Воздушные замки, которые он строил так долго, стали вполне реальным замком на Украине.

Бальзак - Лоре Сюрвиль:

"Дом у них - настоящий Лувр, а поместье величиной с наши департаменты. Невозможно представить себе, какие тут просторы, как плодородна земля, которую никогда не удобряют, а засевают хлебом каждый год. У молодого графа и молодой графини вдвоем имеется около двадцати тысяч крестьян мужского пола, то есть в общем у них тысяч сорок "душ", но, чтобы обработать все эти земли, понадобилось бы четыреста тысяч душ. И засевают тут лишь столько, сколько можно убрать..."

Целых тридцать лет Бальзак мечтал о счастье стать маркизом Карабасом, и вот он оказался будущим супругом маркизы.

Волшебные дни. Атала, Зефирина и Гренгале встретили Бильбоке с искренней радостью. Ему отвели прекрасное помещение, состоявшее из спальни, гостиной, и кабинета. Серебро, фарфор и ковры, особенно ковры, пушистые, королевские, вполне удовлетворяли этого требовательного ценителя. Из всех окон, его покоев открывался вид на беспредельные хлебные поля Украины. Таких апартаментов "для приезжих друзей" во дворце было пять или шесть!

"Эта страна удивительна тем, что наряду с величайшей роскошью тут недостает самых обыкновенных предметов, необходимых для комфорта. Здешнее поместье единственное, где употребляют карселевскую лампу и где устроена больница. В доме видишь зеркала в десять футов высотой, а стены не оклеены обоями... Мы отапливаемся здесь соломой (а ведь Верховня - сущий Лувр). За неделю в печах сгорает столько соломы, сколько ее бывает на рынке Сен-Лоран в Париже..."

Но радушие хозяев заставляло забывать я об отсутствии комфорта, и о суровой русской зиме. Эти боги живут на своем Олимпе по-семейному. Анна читает марсельского историка Капефига, автора десятитомного сочинения "Европа во времена Луи-Филиппа". Сидя рядом с нею, мать вышивает. Бильбоке беседует с графом Георгом, именуемым Гренгале, о грандиозной спекуляции, ибо он видит на Украине, как и повсюду, возможность заняться выгодными деловыми операциями.

По этому поводу он обращается за консультацией к Сюрвилю. Вот в чем дело. Георгу Мнишеку принадлежит в нераздельном владении с его братом Андреем поместье Вишневичи, одно из лучших в Российской империи; в этом поместье, находящемся около Брод, имеется двадцать тысяч десятин дубовых лесов. А во Франции тогда был большой спрос на дубовую древесину, которая шла на железнодорожные шпалы. Требовалось узнать, по какой цене можно было бы продавать вишневичские дубы французским железным дорогам, учитывая стоимость перевозки, 1) гужом от Брод до Кракова и 2) по железной дороге от Кракова до Парижа, включая и сплав бревен плотами через Рейн у Кельна и через Эльбу у Магдебурга, так как мосты-виадуки еще не построены и переправа речным транспортом неизбежна. "Возьмем приблизительные цифры. Если дубовое бревно обойдется в десять франков, да двадцать франков положить на перевоз, а всего тридцать франков, за какую цену можно продать в Париже шестьдесят тысяч бревен? Если барыш составит лишь двадцать франков с бревна, между компаньонами придется делить миллион двести тысяч франков. Да еще останется бесчисленное количество дров для топлива" Расчеты, достойные Феликса Гранде.