Андрэ Моруа - Прометей, или Жизнь Бальзака

Госпожа Ганская - брату Генрику Ржевусскому, 10 декабря 1833 года:

"В Швейцарии у нас завязалось чудесное знакомство с господином де Бальзаком, автором "Шагреневой кожи" и множества других прекрасных произведений. Знакомство это превратилось в настоящую дружбу, и я надеюсь, что она продлится до конца нашей жизни... Бальзак очень похож на вас, мой дорогой Генрик; он так же весел, смешлив и любезен, как вы; даже внешне он чем-то походит на вас, и оба вы напоминаете Наполеона... Бальзак - сущее дитя. Если он вас любит, то заявит об этом с простодушной откровенностью, присущей детям... Словом, при взгляде на него трудно понять, каким образом такой ученый и выдающийся человек умудряется сохранять столько свежести, очарования и детской непосредственности во всех проявлениях ума и сердца".

То было письмо влюбленной женщины. "За всю свою жизнь я не проводила таких мирных и счастливых месяцев, как июль и август, которые прошли в Невшателе". Все ей там пришлось по душе: озеро, прогулки, местные жители. А когда человеку любо все, значит, он и сам кого-то любит.

Когда любишь, время мчится стремительно. Почти весь декабрь пролетел у Бальзака в переписке, трудах, ссорах с книгопродавцами, типографами и в лихорадочном творчестве. Для того чтобы реванш был более полным, он хотел по приезде в Женеву поселиться в гостинице "Корона" - той самой, где Анриетта де Кастри унизила его; однако Эвелина Ганская сняла для него комнату в гостинице "Лук", расположенной гораздо ближе к дому Мирабо на Пре-л'Эвек, где она сама поселилась вместе со всеми своими чадами и домочадцами. Гостиница, в которой остановился Бальзак, помещалась в квартале О-Вив, посреди парка; на кровле был прелестный флюгер в форме лука, его стрела поворачивалась во все стороны, послушная ветру. Бальзак приехал на Рождество; он обнаружил у себя в комнате перстень, присланный Эвелиной, и записку, в которой она спрашивала, любит ли он ее.

"Люблю ли я тебя? Но ведь я же рядом с тобой! Мне бы хотелось встретить во время этой поездки в тысячу раз больше трудностей, испытать еще больше страданий. Но так или иначе впереди славный месяц, а быть может, и два, они по праву завоеваны нами. Целую тебя не один, а миллион раз. Я так счастлив, что, как и ты, не могу больше писать. До скорой встречи.

Да, комната у меня хорошая, а перстень достоин тебя, моя любовь, он прелестен и изыскан!"

Он провел в Женеве полтора месяца, и они были заполнены трудом и любовью. Господин Ганский был настроен благодушно, и ничто не омрачало отношений между домом Мирабо и гостиницей "Лук". Обменивались подарками: айвовое варенье из Орлеана (Бальзак, всегда красноречиво расхваливавший свои подношения, считал, что оно необыкновенно ароматное и вкусное), кофе, чай, малахитовая чернильница; писали друг другу иногда даже по нескольку раз в день. Положительно он был в восторге от Евы. Она разделяла его почти болезненную склонность к абстрактным рассуждениям; сюжет "Серафиты" привел ее в восторг. Однако в Женеве его с новой силой охватили мучительные воспоминания, и ему больше хотелось работать над "Герцогиней де Ланже" (в ту пору повесть еще называлась "Не прикасайтесь к секире"). В этой повести он возьмет реванш: герцогиня де Ланже (alias [иначе (лат.)] маркиза де Кастри) воспылает страстью к Монриво (alias Бальзаку), а он отвергнет ее. Теперь, когда знатная Чужестранка проявляла к нему откровенное внимание, уязвленное самолюбие больше не мучило Бальзака. Он вновь становился самим собой - веселым, жизнерадостным, добрым человеком, который нравился окружающим. Все в обществе "милой сердцу графини" забавляло Бальзака, он подшучивал над ее манерой произносить некоторые слова (вместо "липы" она выговаривала "льипы"). Она писала ему: "Маркиз" (лукавый намек на его мнимое родство с маркизами д'Антраг); он писал в ответ: "Предводительша" (Ганский был предводителем дворянства на Волыни).

Ее Ржевусскому величеству госпоже Ганской в Женеву:

"Обожаемая повелительница, ваше спящее величество, гордая королева Павловска и окрестностей, владычица сердец, роза Запада, звезда Севера и прочая... и прочая... фея льип!"

Такими словами начиналось приглашение отправиться в экипаже на прогулку в Коппе с ее "смиренным мужиком".

Столь нежная интимность таила в себе огромное очарование, но Бальзак добился большего. Вечером, при свете луны, в сером платье, "которое так мягко шуршало по паркету", она тайком пробиралась в комнату гостиницы, где жил писатель. Еще несколько дней она отказывала ему в высшей милости. Она говорила, что ревнует к другим дамам, живущим в Женеве, к своей двоюродной сестре, графине Потоцкой, которой она сама представила великого человека, к госпоже де Берни. Она упрекала Бальзака в том, что он просто "ветреный француз". "Прости мне, любовь моя, то, что ты именуешь моим "кокетством"... Я больше ни к кому не пойду в гости". Dilecta? Разумеется, он не отрицал своей близости с нею, но ведь она была только прообразом Эвелины, которая для него predilecta: "Ты будешь для меня молодая Dilecta... Не ропщи на этот нежный союз двух сердец. Я склонен верить, что любил в ней тебя". Воистину казуистика в чувствах не имеет предела!