Фернандо Намора - Живущие в подполье

- Что ты обо мне думаешь, Васко?

- Ничего особенного.

- Даже после... этого?

- Именно после этого.

Мимолетно промелькнувшая горькая тень сразу состарила Жасинту. Она задумчиво допила виски, оставшееся на дне его стакана.

- Ты человек резкий. И непонятный. Поэтому я и потянулась к тебе...

- ...К моим жестоким рукам. Они оказались такими, как ты предполагала?

- Да, они меня не разочаровали. Но дело не только в твоих руках. Теперь тебе от меня не избавиться. - Она легонько провела ладонью по его растрепанным волосам. - А ты, ты во мне не разочаровался?

- В чем же еще дело?

- В чем дело? Ответь сначала на мой вопрос. Ты во мне не разочаровался?

Васко покачал головой, зажигая сигарету. Его жест можно было понять и как отрицание и как утверждение. "Теперь тебе от меня не избавиться". "Здесь, в тюрьме, даже птицы принадлежат мне". Он, наверное, тоже любил задавать вопросы. Васко пил, курил, как обычно хмурый и молчаливый, сидя на краю табурета, который не мешало бы заново обить, и хорошо бы кожей, устало рассматривал начатую скульптуру, барельеф, который помощники, должно быть, не успеют закончить к сроку, пятна на стенах, бесконечные эскизы, недовольный своей работой, недовольный собой, и ему казалось, что, хотя этот день ничего не изменил, его мрачное настроение все же было не совсем прежним. Он нуждался в поощрении, пусть даже неискреннем, чтобы их встречи могли продолжаться. Жасинта, однако, не разгадала, что скрывается за его угрюмым взглядом, за враждебностью, с какой он следил, как она суетится среди разбросанных где попало эскизов, не выражая вслух своего восхищения, а если и разгадала, у нее хватило здравого смысла не показать этого. Пускай Васко курит сигарету за сигаретой. Жасинта была опытной женщиной и знала, когда нельзя нарушать молчание.

Лишь выбрав подходящий момент, она продолжила разговор, начав с лестной для него темы.

- Дело еще в том, что ты умный. Для женщины это важно.

Он иронически поклонился в ответ.

Небо за окном бледнело. Но ветерок, шевеливший развешанное во дворе белье, был еще теплым. Жасинта открыла окно и прямо перед собой увидела две иссохшие, как у мумии, руки, обтянутые веснушчатой кожей, которые тянулись к клетке. Желтая птица испуганно встрепенулась, забилась в угол, но и там не чувствовала себя в безопасности. Охваченная беспокойством, канарейка металась по своей тюрьме. Руки принадлежали старухе с растрепанными рыжими космами. Больше во дворе никого не было. Сиеста все еще продолжалась на улице и за облупленными стенами домов. Когда руки старухи исчезли, птица окунула голову в плошку с водой и запорхала с жердочки на жердочку, радуясь своей мнимой свободе.

- Здесь очень тихо, Васко, но это пугает меня. Точнее, я здесь чувствую себя посторонней, понимаешь? Будто я не в городе.

- Ты хочешь сказать, в чужом городе?

- Не вижу разницы. - Жасинта уселась на старую кушетку - студия напоминала склад ненужной мебели - и погладила его по колену, потом ласково коснулась бедра, отчего Васко вздрогнул. - А каков твой город, любимый?

- Мой город?.. Мой город, наверно, и этот, и другой, в котором живешь ты.

Жасинта сразу сделалась серьезной, пальцы замерли на его бедре.

- Я не совсем тебя понимаю.

- Я имел в виду вездесущность, которую мы обретаем и к которой в конце концов приспосабливаемся. Даже физиологически. Ты когда-нибудь задумывалась над тем, что мы начинаем умирать, едва родившись? Смерть бывает разная и не всякая похожа на медленную деградацию.

- Твои слова, вероятно, следует расценивать как осуждение?

- Я давно уже разучился осуждать. У меня нет на это права. Прежде всего мне следует осудить себя.

- За что?

- За то, например, что живу в твоем городе.

Пальцы Жасинты выскользнули, когда он попытался удержать их на своем бедре.

- Хотя ты этого и не сознаешь, ты все время чувствуешь себя как на сцене. Разыгрываешь представление. Кого ты пытаешься обмануть?

Пальцы Жасинты, которые Васко перехватил, когда они потянулись к лежащей на станке пачке сигарет, стали холодными, вялыми. Он отпустил их.

- Пойдем, Жасинта. Я не хочу больше здесь оставаться.

- Ты разыгрываешь представление... а меня это не отталкивает. Напротив. - Она приблизилась к нему, поцеловала в губы. Глаза ее улыбались. Но он не забыл враждебного холода ее пальцев. - Скажи откровенно, Васко, что ты обо мне думаешь?

- Тебя еще интересует, что думают о тебе мужчины?

- Мужчины?.. - Полуоткрытый рот снова потянулся к нему. Однако на этот раз, чтобы укусить. - Да, но только некоторые.