Ричард Олдингтон - Все люди - враги

- Ах, Тони, какой ты соблазнитель! Я начинаю думать, что ты и есть тот самый змей, который соблазнил Еву. Ты сделал так, что я начинаю томиться непреодолимым желанием сорвать запретное яблоко - Париж, который я и не мечтала снова увидеть.

- Ну, значит, решено. И нам вовсе незачем строго придерживаться выработанного плана, Кэти. Можем всегда изменить его, если подвернется что-нибудь получше. Ты когда-нибудь ездила на пароходе из Неаполя в Марсель?

- Нет.

- Это очень приятное путешествие, если море спокойно, а теперь оно как раз должно быть спокойное.

Я думаю, тебе это очень понравится. Мы сейчас пойдем и закажем каюту с двумя маленькими постельками. Хочешь, я попрошу неаполитанскую газету, и мы посмотрим расписание пароходов?

- Да.

- Ну, вот и расписание, - сказал Тони, просматривая последнюю страницу газеты, - есть пароход двадцатого. Сегодня четырнадцатое. Может быть, это слишком скоро?

- Да, слишком"скоро! Знаешь, Тони, я так боюсь, а вдруг с нашим отъездом отсюда разобьется маленькая чаша моего счастья. Но, хорошо, поедем двадцатого. Только будь все время со мной, Тони, и держи меня ночью за руку, чтобы мне даже и присниться не могло, что я теряю тебя.

Солнце так пекло, что они никак не могли решиться вылезти из чистой прохладной воды в бухте и изза этого опоздали к обеду. Тони уверял, что они находятся на три градуса южнее Неаполя и что до сентября с каждым днем будет становиться все жарче, потому что все знойные ветры из Африки дуют на Эа, и что, хотя по вечерам все еще будет прохладно, большую часть дня им придется проводить в комнатах.

И Кэти грустно соглашалась с этим.

За обедом Тони был молчалив и, видимо, чем-то озабочен, а Кэти не делала никаких попыток поддерживать разговор. Она наслаждалась этими случайными минутами молчания, когда она чу&ствовала себя в полном единении со своим возлюбленным и не нужно было никаких слов, чтобы выразить это. Наконец уже перед тем как идти спать, Тони сказал:

- Я думал, Кэти...

- Я это заметила, дорогой.

- Тебе было скучно сидеть со мной... Прости, пожалуйста.

- Нет, это было даже приятно. Но о чем же ты думал?

- О тысяче вещей. Я не уверен, что смогу передать свои мысли словами. Тебе придется угадывать между слов. Какое идиотство говорить об упрощении языка - нам нужен, наоборот, гораздо более тонкий и сложный язык.

- Так ты об этом думал?

- Нет, это так, между прочим. Прежде всего не находишь ли ты, что я сегодня опять слишком много распоряжался?

- Нет, дорогой, нисколько. Ты всегда распоряжаешься так, как мне нравится, а если мне случайно чтонибудь не понравится, ты сейчас же с ангельской кротостью заявляешь, что и тебе это уже не нравится.

- Нам почти всегда нравится одно и то же, Кэти. Но самое очарование состоит не в том даже, что мы с тобой во всем сходимся, а в том, что мы такие разные. И это не только твоя женственность, которая для меня всегда является каким-то откровением и чудом, но ведь ты и чувствуешь по-другому. Но можно мне сегодня распорядиться еще одной вещью?

- Можно, а что это будет?

- Подожди минутку. Чувствуешь ли ты, как твоя кровь движется по жилам потоком и в нем есть свои приливы и отливы и какие-то волнообразные ритмы?

- Да.

- Вот и я тоже. И мне кажется теперь, что ритм моей крови изменился, что она приливает и отливает вместе с твоей.

- Да, и я тоже ощущала это изменение. Ритм крови переменился у нас обоих, чтобы слиться воедино.

- Мне кажется это очень важным, Кэти, хотя это поймут немногие и нигде про это в законах не писано.

- Это более чем важно, это божественное и такое чудесное ощущение. Словно в тебя вливается жизнь.

- Да, вливается жизнь, - сказал Тони, быстро взглянув на нее.

- Не пора ли нам ложиться спать? И можно мне сейчас же прийти к тебе?

Когда Тони вошел в ее комнату, Кэти сидела на краю постели и на ней было только одно ожерелье, которое он ей подарил в ознаменование их любовного союза.

- Как я тебе нравлюсь в этом костюме? - спросила она весело.

- Очаровательно - мне этот костюм нравится больше всех твоих платьев.

- А тебе бы поправилось, если бы я пошла в нем гулять?

- Если бы люди были другие и умели смотреть чистым взором на прекрасное тело, то да, но они оскорбят тебя своими гнусными взглядами и грязными мыслями. И это не смоешь веками.

Он подошел к ней и, опустившись перед ней на колени, стал целовать ее, а она, обняв его одной рукой, гладила его волосы.

- Кэти.

- Что?

- Помнишь, как мы с тобой сидели молча на террасе вечером на второй день после моего приезда?