Рамон Меса - Мой дядя - чиновник

Банкет закончился. В зале удушливым сизым облаком повис табачный дым. Ложи опустели. Гирлянды и букеты увяли, занавеси были измяты, на перепачканной скатерти в беспорядке стояли опустошённые блюда и осушенные до дна бутылки с можжевёловой водкой — по форме эти сосуды напоминали пушки на лафетах.

Наконец соизволил удалиться граф, а вслед за ним разошлись и последние гости.

В ту самую минуту, когда рессоры повой блестящей коляски скрипнули под изрядно увеличившимся в весе графским телом, в театре потухли газовые светильники, и теперь лишь догоравшие свечи озаряли два длинных стола с беспорядочно разбросанными по ним остатками торжественной трапезы.

Верхняя часть зала погрузилась во мрак. На конце одного из столов, где недавно восседали граф, дои Матео и ближайшие их сподвижники, разместилась многочисленная прислуга, собрав туда всё, чем ещё можно было воспользоваться.

Одного из лакеев осенила блестящая мысль: он вырезал из бумаги очки, водрузил их себе на нос и уткнулся в тарелку. Другой схватил бутылку, чмокнул губами, подражая звуку выскакивающей пробки, сделал вид, будто наливает вино в бокал, поднял его, развёл руки, изо всех сил выпятил живот, зажмурил глаза и скороговоркой замолол что-то непонятное. Потом он остановился, постучал себя куском хлеба по животу и затылку, опёрся о стол, выкрикнул несколько громовых здравиц и опрокинул бокал над головой того, кто нацепил бумажные очки. Остальные разразились хохотом и, чтобы не лопнуть, схватились за бока.

В это время в зал, опираясь на толстую суковатую палку, вошёл оборванный нищий. В отблесках догоравших свечей тень его казалась такой сказочно огромной, что временами чудилось, будто он идёт па ходулях. Нищий залез под стол, собрал валявшиеся там объедки и крошки, сложил их в жестяную банку, висевшую у него на поясе, впился зубами в кусок хлеба и молча удалился.

На следующий день граф Ковео, почивавший на широкой кровати под роскошным пологом, проснулся довольно поздно. Он протёр глаза, потянулся, и лицо его озарилось улыбкой человека, который располагает полным достатком, наслаждается всевозможными радостями и которому, где бы он ни очутился, доступны любые житейские блага.

Полуденное солнце, проникая сквозь жалюзи, заливало комнату ярким светом. В спальне, уставленной новой сверкающей мебелью, источавшей приятный запах свежего лака, всё дышало миром и спокойствием; тёплый влажный воздух, освежаемый время от времени порывами лёгкого бриза, расслаблял тело и душу сеньора графа, который нежился в постели.

Заспанное, слегка порозовевшее широкое лицо, толстая шея, чуть выкаченные глаза, припухшие от глубокого долгого сна, и детская улыбка, блуждавшая на губах графа, производили странное впечатление: покрытая редкими волосами голова, утопавшая в больших мягких подушках среди скомканных, отделанных дорогими кружевами батистовых простынь, напоминала голову какого-то новорождённого чудовища.

Из уст графа вырывались гортанные звуки, походившие не то на хрюканье, не то на хрип, не то на скрежет, который издают пришвартованные рядом суда, когда трутся бортами друг о друга. Наконец дон Ковео оставил мягкую постель, хотя это стоило ему немалых усилий.

Пока граф одевается и приводит себя в порядок, скажем несколько слов о его пышном ложе. Оно возвышалось на ножках ионического стиля и выглядело весьма внушительно. Каждый, кто перешагивал порог спальни, незамедлительно убеждался, что владелец ложа имеет в обществе такой вес и располагает такими средствами, которые позволяют ему наслаждаться праздностью.

У подъезда, облицованного метра на два в высоту сверкающими белыми плитами, стояла коляска; её старательно чистил молодой негр с лукавыми глазами и плутоватым лицом; рядом с коляской красовался лёгкий фаэтон; чуть поодаль восседал бородатый детина-привратник, пышущий здоровьем и силой; он коротал время, свёртывая сигареты и что-то напевая себе под нос.

В прихожей, выкрашенной в белый цвет, красовались консоль с двумя большими цветочными вазами, расставленные в строгом порядке венские стулья, горка со сверкающими кувшинами и стаканами из тончайшего, искусно обработанного хрусталя, великолепные часы, большой, сделанный из стали и меди маятник которых размеренно покачивался в стеклянном футляре, стол с ещё не развёрнутыми и не измятыми свежими газетами и, наконец, в самой середине, аквариум, заслуживающий особого описания.