В номере стояла двуспальная кровать, обои были в широкую темно-зеленую полосу по салатному фону. Из кресла выпирала пружина. Большую часть дня Дейв провел у окна. Он следил за всеми, кто входил или выходил из суда, но Бена либо не приводили, либо провели через задние двери. Зато около пяти он заметил Уилбера Лейна: тот шел из суда вместе с секретаршей, которую Гэллоуэй видел у окружного прокурора.
После обеда он хотел позвонить Мьюзеку, да так и не набрался духу. Дейв не понимал, за что Лейн на него сердится. Но и в присутствии окружного прокурора он тоже испытывал неловкость.
В конце концов он уснул, а проснувшись, с изумлением обнаружил, что на часах восемь утра. До десяти он ждал, не сообщит ли адвокат какие-нибудь новости, потом, не выдержав, позвонил к нему в контору. Лейн долго не брал трубку, и Дейву показалось, что, разговаривая с ним, адвокат продолжает слушать какого-то посетителя.
— Я обещал вам позвонить, если будут новости. Сейчас мне вам нечего сказать... Нет... Доктор Хассбергер прибыл в восемь утра и до сих пор обследует в тюрьме вашего сына. Вот именно... Я вам позвоню...
В полдень звонка все еще не было. Адвокат позвонил только в час.
— Суд состоится в четверг в десять утра, — жестко отчеканил он.
— Что это значит?
— Это значит, что, по мнению Хассбергера, ваш сын во всех отношениях здоров и на все сто процентов ответствен за свои действия. Если уж таково мнение нашего эксперта, то от эксперта, приглашенного обвинением, тем более не приходится ждать ничего хорошего. Вероятно, я привлеку вас как свидетеля; в таком случае мне придется с вами побеседовать — возможно, даже сегодня ближе к вечеру.
В этот день он больше не объявлялся. Назавтра, протомившись в неизвестности до четырех дня, Дейв отправился в адвокатскую контору. Напрасный труд. Секретарша сообщила, что Лейн не может его принять: занят, беседует с клиентом.
Гэллоуэй, к своему удивлению, уже не только не терзался от мелких уколов, вроде этого отказа, но даже перестал обращать на них внимание. С тех пор как выяснилось, что делать ничего не нужно, время потеряло всякое значение. Дейв часами не вставал с кресла или простаивал у окна; чтобы прибрать у него в номере, горничной приходилось дожидаться, когда он спустится поесть.
Однажды в дверь постучали, и какой-то человек, судя по виду - полицейский в штатском, вручил Дейву повестку явиться на следующий день в суд в качестве свидетеля.
Пришел он на полчаса раньше, и ему показалось, что Уилбер Лейн, который разглагольствовал, окруженный несколькими слушателями, нарочито не замечает его.
В зале суда на светлых деревянных скамьях уже сидело человек тридцать, главным образом женщины. Прочие слонялись по коридору, болтали, курили.
Дейв заметил доктора Ван Хорна с Джимми, но доктор, отвернувшись от него, поспешил навстречу адвокату и заговорил с ним запросто, как со старым знакомым. Была здесь и Изабелла Хоукинс, на этот раз вместе со своим сыном Стивом. Ни Изабелла, ни Стив с ним не поздоровались.
Какой-то молодой репортер весело спросил у него:
— Волнуетесь?
В ответ Дейв натянуто улыбнулся. Он надеялся увидеть, как приведут сына, не зная, что Бен уже полчаса находится в кабинете окружного прокурора.
За несколько секунд до того, как в коридоре зазвонил колокольчик судебного исполнителя, Лейн наконец удосужился заметить Гэллоуэя.
— Я вызвал вас на всякий случай. Задам два-три ничего не значащих вопроса. А может быть, ваши показания мне и вовсе не понадобятся. В любом случае, наберитесь терпения.
— В зал мне нельзя?
— Только после дачи показаний.
А что, если Лейн нарочно объявил его свидетелем, чтобы удалить из зала на время судебного разбирательства? Свидетелям устроили перекличку, затем провели в комнату, где вдоль стен стояли скамьи со спинками, медные плевательницы и бачок для питьевой воды с запасом картонных стаканчиков. Дейв увидел лейтенанта, допрашивавшего его воскресным утром; тот был свежевыбрит и дружески помахал ему рукой. На одной из скамей сидела Изабелла Хоукинс, рядом, разговаривая вполголоса с Джимми Ван Хорном, примостился ее сын Стив.
Были еще какие-то незнакомые люди, и Дейв отметил женщину лет тридцати, одетую в черное, — он все время чувствовал на себе ее взгляд. Первым вызвали не лейтенанта, а другого полицейского в форме — наверняка того самого, что обнаружил на обочине пикап. Комнату свидетелей отделяли от зала суда две двери, причем одна обитая кожей, поэтому невозможно было разобрать, о чем говорят по соседству Лишь иногда доносился гул голосов и отчетливо слышался стук председательского молотка по столу.
Читать дальше