Болеслав Прус - Анелька

Анелька остановилась под деревом, откуда вся усадьба была видна как на ладони, и стала следить, что там происходит.

У нее было острое зрение, и она разглядела, что матери и Юзека на застекленной террасе уже нет, а панна Валентина у себя в мансарде. В саду не было ни души, только со двора, за домом, доносился крикливый голос Кивальской, кудахтанье кур да жалобный крик павлина: "А-а-а-х!.. А-а-а-х!.."

Грустно! Грустно вокруг!

Вот в открытом окне мансарды показалась гувернантка.

"Сейчас позовет меня", - подумала Анелька.

Но панна Валентина ее не позвала; облокотившись на подоконник, она смотрела в сад. Потом ненадолго исчезла в глубине комнаты и, вернувшись к окну, стала крошить хлеб на выступ крыши. Скоро сюда прилетел воробей, следом за ним еще несколько, и все они с веселым чириканьем накинулись на крошки.

В первый раз старая дева вздумала покормить птиц. И с тех пор она это делала каждый день, всегда под вечер, словно опасаясь, как бы ее кто-нибудь не увидел.

Этот случай, в сущности такой незначительный, вселил в Анельку надежду. Неизвестно почему, она решила, что раз панна Валентина проявила такую заботу о птицах, то, возможно, и отец будет великодушен к ней. "Странная логика у такой большой девочки", - не преминула бы сказать гувернантка.

Глава четвертая

Помещик держит совет со Шмулем,

после чего становится благосклоннее к жене,

Анельке и даже к гувернантке

Отец приехал домой через полтора часа и привез с собой Шмуля, арендовавшего у него корчму.

Пан Ян был рассеян и озабочен. Он быстро вошел в комнату жены, сухо поздоровался с ней, поцеловал Юзека и чуть живую от страха Анельку. Казалось, он совсем забыл о встрече с дочерью на дороге.

- Как здоровье? - спросил он у жены, даже не садясь.

- Я, comme a l'ordinaire*, - отвечала она. - Сил нет, ноги дрожат, сердце колотится, всего боюсь, аппетит пропал, живу на одном солодовом экстракте...

______________

* Как обычно (франц.).

- А Юзек? - не дослушав, прервал ее пан Ян.

- Pauvre enfant...* Он так же слаб, хотя принимает пилюли с железом.

______________

* Бедное дитя... (франц.)

- Просто беда с этим его нездоровьем, по-моему твои лекарства ему только вредят, - сказал пан Ян, идя к двери. - А как Анелька - хорошо учится? Здорова? Или вы у нее тоже отыскали какой-нибудь недуг? - на ходу спрашивал он.

- Как, ты уже уходишь? Это после десятидневного отсутствия? воскликнула пани Матильда. - Мне так много нужно тебе сказать... Я хочу в июле или августе непременно поехать к Халубинскому, так как чувствую, что только он один может...

- Халубинский только в конце сентября вернется в Варшаву. Впрочем, мы еще поговорим с тобой об этом, а сейчас мне нужно уладить кое-какие дела, нетерпеливо сказал отец и вышел из комнаты.

- Toujours le meme!* - вздохнула мать. - Шесть лет по целым дням занимается делами, а им конца краю нет. А я больна, Юзек болен, хозяйство расстроено, какие-то чужие люди неизвестно почему осматривают имение. О, как я несчастна! Все глаза выплакала!.. Joseph, mon enfant, veux-tu dormir?**

______________

* Он верен себе! (франц.)

** Жозеф, дитя мое, тебе хочется спать? (франц.)

- Non, - ответил полусонный мальчик.

Анелька так привыкла к жалобам матери, что эти новые сетования нисколько не уменьшили ее любви к отцу. Напротив, сейчас она еще больше любила его, потому что решила, что за сегодняшнюю провинность он хочет наказать ее без свидетелей. Поэтому-то он, должно быть, и поздоровался с ней так, как будто ничего не случилось, и ушел к себе в кабинет.

"Вот Шмуль уйдет, тогда он и позовет меня, - рассуждала про себя Анелька. - Пойду-ка я лучше сама и подожду там, а то, чего доброго, мама еще догадается".

Составив такой план действий, она потихоньку вышла в сад, чтобы быть поближе к кабинету отца. Несколько раз прошлась под открытым окном, но ни отец, ни Шмуль не обратили на нее внимания. Тогда она решила подождать и ни жива ни мертва села на камень у стены.

Отец ее между тем закурил сигару и развалился в кресле. А Шмуль примостился на простом стуле, поставленном специально для него возле двери.

- Так ты утверждаешь, - говорил помещик, - что не земля вертится вокруг солнца, а солнце вокруг земли?..

- Так написано в наших священных книгах, - ответил Шмуль. - Но прошу прощения, ясновельможный пан, вы, наверное, не за тем пригласили меня сюда?..

- Ха-ха!.. Ты прав!.. Итак, приступаю прямо к делу: достань мне триста рублей, они мне нужны завтра утром.

Шмуль сунул обе руки за пояс, закивал головой и усмехнулся. С минуту оба молча смотрели друг на друга: помещик как будто хотел убедиться, что в бледном лице, черных живых глазах и во всей щуплой, слегка сутулой фигуре еврея не произошло никаких перемен; еврей, казалось, любовался роскошной русой бородой помещика, его мощным сложением, изяществом манер и классическими чертами лица. Впрочем, оба уже тысячу раз имели возможность убедиться, что каждый из них являлся образцовым представителем своей расы, но это ничуть не меняло положения.