Болеслав Прус - Дворец и лачуга

- Что случилось, дорогой судья? - спросил великий оратор, повысив голос.

- Валяйте дальше, сударь! - ответил запрошенный, дружески махнув рукой.

- Но, сударь!.. Я не люблю, чтобы мне мешали.

- Э, что там, пан Дамазий... Бросьте эти глупости! - отвечал судья, всей душой стремившийся услышать продолжение речи.

В Дамазий вся кровь вскипела.

- Милостивые государи! - воскликнул он. - Разрешите мне вернуть по адресу уважаемого судьи это... это, я позволю себе сказать, вульгарное и грубое слово, которое он адресовал мне.

Прошло добрые полчаса, пока перепуганный судья смог объяснить запальчивому оратору, что является преданнейшим его поклонником и, кроме того, человеком вообще чрезвычайно деликатным и что лишь его опасение, как бы не совершил бестактности нотариус, вызвало столь плачевное для общества недоразумение.

Великодушный Дамазий наконец позволил убедить себя, но речи своей все же кончать не стал. Поэтому присутствующим пришлось без особой торжественности приступить к выборам председателя, которым вторично был избран пан Пёлунович.

Дабы придать дебатам еще более организованный характер, вице-председателем был выбран пан Дамазий, а секретарем Вольский. Были принесены перья и бумага, и обсуждение началось вторично.

- Господа! - снова заговорил Дамазий. - Предлагаю пригласить нашего уважаемого председателя дать отчет по вопросу о некой машине, построенной неким Гоффом.

- Одно словечко! - прервал его пан Петр. - Напоминаю, что вместе с председателем эту машину осматривал пан Антоний, и, кроме того, вношу предложение, чтобы наши заседания протоколировались.

Предложение было единодушно принято, а затем приступили к заслушиванию делегатов.

Первый говорил пан Антоний и в немногих словах разъяснил, что виденная им машина является нелепостью, а ее изобретатель шарлатаном.

Второй делегат, а вместе с тем председатель собрания, пан Пёлунович, прямо признался, что в машине он разобраться не смог, но что, несмотря на это, Гофф, должно быть, человек очень бедный и нуждающийся в безотлагательной помощи.

- Дом их, - закончил свой отчет добродушный старик, - валится, утварь убогая и старая, в комнатах духота и сырость...

- Господин секретарь! - прервал его в этот момент один из новичков, которого рекомендовали как большого знатока музыки. - Господин секретарь! Прошу занести в протокол слова "сырость в комнатах".

- Намерены ли вы, милостивый государь, взять слово по этому вопросу?

- Да, возьму! - очень решительно ответил знаток музыки. - Уверяю вас, господа, что мы должны придумать что-то против сырости, что-то, знаете, такое, такое!.. У меня, например, квартира до того сырая, что я просто отопить ее не могу, вследствие чего поношу большой ущерб в смысле здоровья, денег, мебели... Я и мои дочери!

- Не возьмется ли кто-нибудь из уважаемых присутствующих обработать и представить нам вопрос... о сырых квартирах? - спросил Дамазий.

- Я могу! - подхватил пан Зенон.

- Ах! - снова воскликнул вице-председатель. - Мы и забыли, что пан Зенон должен был сегодня прочесть нам свой интереснейший меморандум о пауперизме? Разрешите, господа...

Так как по огромному количеству бумаги члены общества догадались, что исследование эрудированного Зенона кончится не скоро, то в зале произошло движение.

Одни сморкались, другие вставали, чтобы хоть на мгновение расправить ноги, третьи рассаживались поудобней. Любитель музыки уселся на шезлонге, судья спрятался между цветами под окном, председатель же и вице-председатель заняли диван возле главного стола. То ли слепой случай, то ли разумный порядок вещей распорядились так, что пан Зенон стал прямо против прибитой к стене туфельки*, что могло являться как бы дурным предзнаменованием. К счастью, пан Клеменс уселся под гипсовым бюстом Сенеки, а пан Дамазий увидел над своей головой такое же изображение Солона. Весьма возвышенный символ, заставивший призадуматься нотариуса...

______________

* Игра слов: по-польски слова "старая туфля" соответствуют русскому "старый колпак".

- "Меморандум о пауперизме", - начал Зенон.

- Предлагаю изменить заглавие и назвать "Записки о бедности", вмешался пан Петр.

- Быть может, лучше было бы "Меморандум о бедности", - добавил Дамазий.

- Или коротко: "О бедности", - шепнул кто-то другой.

- Не годится! - сказал нотариус. - Заглавие "О бедности" слишком напоминает школьные сочинения, которых уважаемый пан Зенон, вероятно, уже, давно не пишет.

Эти язвительные слова живо напомнили Зенону поражение, которое неделю назад нанес ему нотариус по вопросу о его статистических заключениях, но мыслитель умел молчать. Это снискало ему симпатию со стороны нескольких человек, которых резкий нотариус, при других обстоятельствах, также укорял в недостаточно основательном знакомстве с правилами логики.