Болеслав Прус - Эмансипированные женщины

Как-то в полдень, когда Сольский, против обыкновения, не пришел навестить сестру, Ада, захватив клубок гаруса и вязальный крючок, направилась в кабинет брата. Пан Стефан расхаживал по комнате в необычном возбуждении. Усевшись на кожаный диван и размотав нитку, Ада принялась вязать шарф для тетки, впрочем, не очень умело. Цезарь запрыгал и завилял хвостом, приветствуя хозяйку, но, убедившись, что она не намерена с ним забавляться, улегся на тигровой шкуре и уснул.

Через открытые окна лились потоки солнечных лучей, по всей комнате пролегли полосы света и тени. Всякий раз, когда Сольский оказывался в полосе света, Ада видела, что он осунулся и под глазами у него появились круги; когда же Сольский входил в тень, лицо его казалось совсем серым.

- Хорошо, что ты пришла, - заметил пан Стефан.

- Я вижу, - ответила Ада, не поднимая глаз от работы.

- А ты догадываешься, о чем я хочу с тобой поговорить? - спросил брат.

- И догадываться нечего. В прошлом году в Италии было то же самое.

- Нет, теперь совсем другое.

- Ты и об Элене говорил, что она не такая, как другие женщины.

Сольский остановился перед сестрой.

- Надо ли понимать твои слова так, что ты стала сторонницей панны Элены? - спросил он.

Ада опустила руки на колени и посмотрела на него.

- Не сердись, дорогой мой, - сказала она, - но я больше не хочу играть роль свахи. Меня иное беспокоит. Многие из нашей родни уверены, что ты женишься на Элене, хотя в городе поговаривают другое.

- Оставь меня в покое! - вспылил пан Стефан. - Элена первая порвала со мной, и все об этом знают.

- Нет, не все, даже самой Элене и ее родным это еще не ясно. На днях она отказала какому-то инженеру, который просил ее руки. И хотя духи сказали, что Элена не будет твоей женой, пани Арнольд иногда заговаривает о вашем браке. А брат Эли...

Тут голос панны Сольской дрогнул.

- А пан Казимеж Норский, - продолжала она, силясь говорить спокойно, отказался от должности на железной дороге, очевидно, рассчитывая, что... станет твоим шурином, - тихо закончила Ада.

Сольский смотрел на сестру, следя за всеми движениями ее лица и оттенками в голосе. Его глаза загорелись, но сразу же потухли, он только нетерпеливо пожал плечами.

- С панной Эленой, - сказал он, - все кончено. Будь на свете только две женщины, она и какая-нибудь другая, я и то выбрал бы другую.

- Постоянство, достойное удивления, - шепнула Ада.

- Что ж, может, ты сумеешь быть более постоянной! - прошипел брат, сверкнув глазами.

Лицо панны Сольской омрачилось.

- Тогда почему ты ухаживаешь за ней? - спросила она немного мягче.

- Да потому, что она со мной заигрывает, - смеясь, ответил Сольский. Ты - девица эмансипированная, значит, должна признавать равноправие.

Ада привлекла к себе брата и поцеловала его руку; потом обняла его и поцеловала в голову.

- Делай, что хочешь, женись, на ком хочешь, я все равно не перестану тебя любить, - шепнула она.

- И я тебя, - заверил он. - А поэтому я не скажу тебе: делай, что хочешь! Ты всегда сделаешь только то, что подобает женщине твоего положения.

- Останусь старой девой, да? - с улыбкой спросила Ада.

- Останешься старой девой, зато - Сольской.

- Знаю, знаю, - повторила Ада. - Поговорим лучше о тебе: ты решил жениться на Мадзе. По крайней мере, сейчас ты так настроен.

- Да, и ты должна мне помочь, - сказал Сольский.

- Ни за что! - воскликнула Ада. - Да и к чему тебе моя помощь? Сделай предложение сам.

- А если она меня не любит?

- Тут я ничем не могу помочь. Так же, как не смогу помешать тебе бросить ее, когда она тебе надоест.

Сольский сел рядом с сестрой и взял ее за руку.

- Послушай, - начал он.

- Я знаю, что ты скажешь, - перебила его сестра. - Она не такая, как другие. Слышала я это уже не раз!

- Вовсе нет, - сказал он, - зато я люблю ее иначе. Прежде, когда женщина мне нравилась, во мне пробуждался зверь, я готов был ее съесть. Мне даже хотелось кусаться. Но с Мадзей иначе.

- Ну конечно! Сколько раз, когда ты заговаривал с Мадзей или даже только смотрел на нее, мне было стыдно за тебя. Ах, до чего вы, мужчины, гадки с вашей любовью!

- Не сердись, - умоляюще проговорил пан Стефан. - Знаешь, если бы ты предложила мне описать ее черты, я бы не сумел, честное слово! До такой степени в моем отношении к ней нет ничего чувственного. Да, я знаю, у нее прелестные ручки, ножки, шея, будто выточенная из слоновой кости, грудь богини... От нее исходит особое благоухание. А вот черт ее я почти не помню. Моих нервов она не будоражит. Но как хорошо я знаю ее душу! А этого я не смог бы сказать ни об одной из женщин, которые мне нравились.