Болеслав Прус - Грехи детства

- Дурак он! - выпалил я.

- Ох, нет! - воскликнул горбунок. - Он прав. Я уже кое-что тут понял.

Я засмеялся и сказал:

- Ну, если ты такой умный, объясни мне, чем верба похожа на корову?

Мальчик задумался и медленно заговорил:

- Понимаешь ли... корова растет, и верба тоже растет...

- А дальше что?..

- Так вот... корова питается, и верба тоже питается - соками земли...

- А дальше что?..

- Корова женского рода, ну... и верба женского рода, - объяснял Юзик.

- Но корова машет хвостом! - сказал я.

- А верба машет ветвями! - возразил он.

Такое множество аргументов поколебало мою уверенность в том, что между животными и растениями нет ничего общего. Самый этот взгляд мне понравился, и с этого времени я пристрастился к зоологии, изложенной в книжке Писулевского. Благодаря доводам горбунка я стал получать по этому предмету пятерки.

Однажды Юзик не пришел в школу, а на другой день во время урока мне сказали, что кто-то меня "выстукивает". Я выскочил в коридор слегка встревоженный, как всегда в таких случаях, но вместо инспектора увидел плотного мужчину с багровым лицом, фиолетовым носом и красными глазами.

Незнакомец заговорил хрипловатым голосом:

- Это ты, мальчик, Лесьневский?

- Я.

Он переступил с ноги на ногу, как будто его качнуло, и прибавил:

- Зайди-ка к моему сыну, Юзику, ну, горбатому, знаешь? Захворал он: третьего дня его переехали, так немножко зашибли...

Незнакомец снова качнулся, окинул меня блуждающим взором и ушел, громко топая по коридору. Меня будто кипятком обварили. "Лучше бы уж меня переехали, а не бедного горбунка, - думал я, - такой он слабенький и добрый..."

После полудня, как всегда, началась большая перемена. Я уже не пошел домой обедать, а побежал к Юзику.

Он жил с отцом на окраине города в двух комнатках одноэтажного домика. Когда я вошел, горбунок лежал в своей коротенькой кроватке. Был он один, совершенно один. Он тяжело дышал и дрожал от холода, потому что печку не топили. Зрачки его расширились так, что глаза казались почти черными. В комнате пахло сыростью, с крыши падали капли тающего снега.

Я наклонился над кроватью и спросил:

- Что с тобой, Юзик?..

Он оживился, разжал губы, словно пытаясь улыбнуться, но только застонал. Потом взял меня за руку своими иссохшими ручками и заговорил:

- Я, верно, умру... Но мне страшно так... одному... вот я и просил тебя прийти... Но это... понимаешь... скоро, а мне будет немножко веселей...

Никогда еще Юзик не представал передо мной таким, как сегодня. Мне казалось, что этот калека вдруг стал великаном.

Он глухо застонал и закашлялся, на губах его выступила розовая пена. Закрыв глаза, он затих, тяжело дыша, а минутами совсем не дыша. Если б я не чувствовал пожатия его пылающих ручонок, то подумал бы, что он умер.

Так прошел час, два, три часа - в глубокой тишине. Я почти утратил способность думать. Юзик изредка и с большим усилием произносил несколько слов. Он рассказал мне, что на него сзади наехала телега и сразу нестерпимо заболела поясница, но теперь уже не болит, и что отец вчера прогнал прислугу, а сегодня пошел искать другую...

Потом, не отпуская моей руки, он попросил меня прочитать все ежедневные молитвы. Я прочитал "Отче наш", а когда начал "От сна восстав", он прервал меня:

- Теперь прочитай: "Тебе, господи боже мой, исповедую грехи мои..." Завтра я уже, наверно, не проснусь...

Зашло солнце, и настала ночь, но была она какая-то мутная, потому что луна светила сквозь тучи. Свечи в доме не было, да я и не собирался ее зажигать. Юзик становился все беспокойнее, он бредил и почти не приходил в сознание.

Было уже поздно, когда с улицы гулко хлопнула калитка. Кто-то прошел по двору и, насвистывая, отворил дверь в комнату.

- Ты, папка? - простонал горбунок.

- Я, сынок! - ответил хриплый голос. - Ну, как ты там? Верно, лучше?.. Так и должно быть!.. Главное - выше голову, сынок!

- Папка... света нет... - сказал Юзик.

- Свет - чепуха!.. А это кто? - заорал он, наткнувшись на меня.

- Это я...

- Ага! Лукашова? Хорошо!.. Переночуй сегодня здесь, а уж завтра я задам тебе баню... Я губернатор!.. Ром-Ямайка!..

- Покойной ночи, папка!.. Покойной ночи!.. - шептал Юзик.

- Покойной ночи, покойной ночи, мой мальчик!.. - ответил отец и, склонившись над кроватью, поцеловал в голову - меня.

Я нащупал у него под мышкой бутылку.

- Выспишься, - прибавил он, - а завтра марш в школу!.. Шагом мааррш!.. Ром-Ямайка!.. - рявкнул он и ушел в другую комнату.

Там он грузно сел, должно быть на сундук, стукнулся головой об стену, а через минуту послышалось мерное бульканье, как будто кто-то пил.