- Ибо не ведаете ни дня, ни часа... - прибавлял Доманский.
А Рачек, не выпуская изо рта трубки, в знак одобрения сплевывал далеко за порог теткиной комнаты.
- Только плюнь, сударь мой, в лохань, уж я тебе дам! - грозилась тетка.
- Вы, ваша милость, может, и дадите, да я не возьму, - ворчал Рачек, сплевывая в сторону печки.
- У-у, и что за хамье эти горе-гренадеры! - сердилась тетка.
- Вашей милости всегда нравились уланы. Знаю, знаю...
Позже Рачек женился на моей тетке...
...Отец мой, желая, чтоб я был готов, когда пробьет час возмездия, сам занимался моим воспитанием.
Он научил меня читать, писать, клеить конверты, но важнейшим занятием была муштра. К муштре он начал приучать меня с самого раннего детства, когда сзади у меня торчала еще из штанов рубашонка. Я хорошо это помню, ибо отец, командуя: "Направо марш!" или "Левое плечо впер-ред!" - тащил меня в указанном направлении именно за эту часть туалета.
Обучение происходило по всем правилам.
Часто отец, разбудив меня криком: "К оружию!" - затевал муштру и ночью, невзирая на брань и слезы тетки, и кончал следующей фразой:
- Игнась! Смотри, сорванец, будь всегда готов, ибо мы не ведаем ни дня, ни часа... Помни, что Бонапартов послал нам господь, чтобы они навели порядок на свете; и не будет на свете ни порядка, ни справедливости до тех пор, пока не исполнятся заветы императора.
Не могу сказать, чтобы приятели моего отца разделяли его непоколебимую веру в Бонапартов и в торжество справедливости. Нередко Рачек, когда боль в ноге особенно донимала его, говорил, поругиваясь и охая:
- Э! Знаешь, старина, что-то уж слишком долго приходится ждать нам нового Наполеона. Я уж седеть начинаю и хирею день ото дня, а его все нет и нет. Нам скоро останется одна дорога - на паперть, а Наполеону, если бы он пришел, - вместе с нами Лазаря петь.
- Найдет себе молодых.
- Каких там молодых! Лучшие из них еще прежде нас в могилу сошли, а самые молодые ни черта не стоят. Многие о Наполеоне и не слыхивали.
- Мой-то слышал и запомнит, - отвечал отец, подмигивая в мою сторону.
Доманский совсем падал духом.
- Все на свете идет к худшему, - говорил он, покачивая головой. Провизия дорожает, за квартиру готовы содрать с тебя последний грош, даже на анисовке - и то норовят тебя надуть. Раньше, бывало, с одной рюмочки развеселишься, нынче же и со стакана не захмелеешь, все равно что воды напился. Сам Наполеон не дождался бы справедливости!
На это отец отвечал:
- Справедливость наступит, хоть бы Наполеон и не явился. Но и Наполеон найдется.
- Не верю, - буркнул Рачек.
- А если найдется, тогда что? - спросил отец.
- Нам этого не дождаться.
- Я дождусь, - возразил отец, - а Игнась тем более дождется.
Уже в те времена слова отца глубоко врезались мне в память, но лишь дальнейшие события придали им чудодейственный, чуть ли не пророческий смысл.
Примерно с 1840 года отец стал прихварывать. Иногда он по нескольку дней не ходил на службу, а под конец и вовсе слег.
Рачек навещал его ежедневно, а однажды, глядя на его исхудалые руки и пожелтевшее лицо, шепнул:
- Эх, старина, видно, нам уже не дождаться Наполеона.
На что отец спокойно возразил:
- Я не умру, пока не услышу о нем.
Рачек покачал головой, а тетка смахнула слезу, думая, что отец бредит. И можно ли было думать иначе, когда смерть уже стучалась к нам в дверь, а отец все еще поджидал Наполеона...
Ему стало совсем худо, он даже причастился, - как вдруг, несколько дней спустя, вбежал к нам Рачек в необычном смятении и, стоя посреди комнаты, закричал:
- А знаешь ли, старина, что Наполеон таки объявился?
- Где? - воскликнула тетка.
- Ясное дело, во Франции!
Отец рванулся с подушек но тут же снова упал. Он только протянул руку ко мне и, устремив на меня взор, которого я никогда не забуду, прошептал:
- Помни!.. Обо всем помни...
С тем он и умер.
Позже я убедился, сколь пророческими были слова отца. Все мы видели восход второй наполеоновской звезды, которая разбудила Италию и Венгрию; и пусть звезда эта закатилась под Седаном, я не верю, что она угасла совсем. Что мне Бисмарк, Гамбетта или Биконсфильд! Несправедливость до тех пор будет царить на земле, пока не явится новый Наполеон.
Через несколько месяцев после смерти отца Рачек и Доманский вместе с теткой Зузанной собрались на совет, чтобы решить, что делать со мной. Доманский хотел взять меня к себе в контору и понемногу вывести в чиновники, тетка стояла за ремесло, а Рачек - за зеленную торговлю.
Читать дальше