Болеслав Прус - Кукла

- Пан Вокульский! - чуть не с порога закричал рассеянный посетитель. Я только что узнал... Позвольте представиться: барон Кшешовский... Я узнал, что бедняга Мрачевский по моей вине получил расчет. Но, пан Вокульский, ведь я не имел к вам вчера никаких претензий... Я ценю такт, проявленный вами, сударь, в деле, касающемся наших отношений с женой. Я убежден, что вы отвечали ей как подобает джентльмену.

- Господин барон, - возразил Вокульский, - я не просил у вас свидетельства о моей порядочности. Но оставим это - чем могу служить?

- Я пришел просить вас извинить беднягу Мрачевского, который даже...

- К пану Мрачевскому у меня нет никаких претензий, я не претендую даже на его возвращение.

Барон закусил губу. С минутку он молчал, как бы ошеломленный резким ответом, потом поклонился и, тихо сказав: "Извините..." - вышел из магазина.

Клейн и Лисецкий удалились за шкафы и после короткого совещания вернулись, время от времени обмениваясь грустными, но красноречивыми взглядами.

Около трех часов появилась пани Кшешовская. Казалось, лицо ее стало еще бледнее и желтее, а одежда еще чернее, чем вчера. Она робко осмотрелась по сторонам и, увидев Вокульского, подошла к конторке.

- Сударь, - тихо сказала она, - я сегодня узнала, что некий молодой человек, Мрачевский, по моей вине потерял место у вас в магазине. Его бедная мать...

- Пан Мрачевский у меня уже не работает и работать не будет, - ответил Вокульский с поклоном. - Итак, чем могу служить, сударыня?

Пани Кшешовская, по-видимому, приготовила более длинную речь. К несчастью, она взглянула Вокульскому в глаза и... со словом "извините" вышла из магазина.

Клейн и Лисецкий переглянулись еще красноречивее, чем прежде, и пожали плечами.

Только около пяти к Вокульскому подошел Жецкий. Он оперся руками о конторку и начал вполголоса:

- Стасек, мать Мрачевского - очень бедная женщина...

- Заплати ему до конца года, - ответил Вокульский.

- Я думаю... Я думаю, Стасек, что нельзя так наказывать человека за то, что он придерживается иных политических взглядов, чем мы...

- Политических? - повторил Вокульский таким тоном, что у пана Игнация мороз пробежал по коже.

- К тому же, скажу я тебе, - продолжал Жецкий, жаль такого приказчика. Красавец парень, женщины по нему с ума сходят.

- Красавец? - повторил Вокульский. - Так пусть поступает на содержание, раз он такой красавец.

Пан Игнаций ретировался. Лисецкий и Клейн на сей раз даже не взглянули друг на друга.

Через час в магазин явился некий пан Земба, которого Вокульский представил в качестве нового приказчика.

Зембе было лет под тридцать; лицом он был, пожалуй, не хуже Мрачевского, но выглядел несравненно солиднее и держался с достоинством. Еще до закрытия магазина он перезнакомился со всеми и даже завоевал симпатию своих сослуживцев. Жецкий открыл в нем горячего бонапартиста, Лисецкий должен был признать, что в сравнении с Зембой он сам - весьма умеренный антисемит, а Клейн пришел к заключению, что Земба должен быть по меньшей мере епископом от социализма. Словом, все были довольны, а Земба невозмутим.

Глава девятая

Мостки, на которых встречаются люди разных миров

Утром в страстную пятницу Вокульский вспомнил, что сегодня и завтра старая графиня и панна Изабелла будут проводить пасхальный сбор пожертвований у гроба господня.

"Надо пойти туда и что-нибудь дать, - подумал он и вьшул из кассы пять золотых полуимпериалов. - Впрочем, - прибавил он, поразмыслив, - я уже послал туда ковры, поющих птичек, музыкальную шкатулку и даже фонтан... Пожалуй, этого хватит для спасения одной души. Не пойду".

Днем, однако же, он сказал себе, что, может быть, графиня рассчитывает на его присутствие и в таком случае неудобно не явиться, неудобно и дать всего пять полуимпериалов. Он достал из кассы еще пять и, сложив все вместе, завернул в тонкую бумажку.

"Ведь там, - говорил он себе, - будет панна Изабелла, а ей неудобно жертвовать всего десять полуимпериалов".

И он опять вынул из обертки столбик монет, прибавил еще десять золотых и снова задумался: идти или не идти?..

- Нет, - сказал он, - не стану я участвовать в этой ярмарочной благотворительности.

Он бросил монеты в кассу и в пятницу не пошел в костел.

Однако в страстную субботу дело представилось ему совсем с иной стороны.

"В уме ли я? - думал он. - Ведь если я не пойду в костел, где еще я увижу ее?.. Если не деньгами, то чем еще могу я привлечь к себе ее внимание? Я теряю рассудок..."