Болеслав Прус - Кукла

- Простите... но в чем вы, собственно, упрекаете барона?

В глазах Вонсовской вспыхнули молнии.

- Любил барон Эвелину или нет? - спросила она.

- С ума сходил по ней.

- Вот и неправда. Он притворялся, что любит, лгал, что обожает... А при первом же случае доказал, что относится к ней даже не как к равному себе человеку, а как к рабыне, которой можно в наказание за минутную слабость накинуть на шею веревку, потащить на площадь и осрамить перед всеми. Эх вы, властелины мира, лицемеры! Пока вас ослепляет животный инстинкт, вы ползаете у наших ног, готовы на подлости, лжете. "О моя любимая, обожаемая... за тебя и жизнь отдам..." А стоит бедной жертве поверить вашим лживым клятвам, вы мигом охладеваете; если же она, не дай бог, поддастся естественной человеческой слабости, вы топчете ее ногами... Ах, как это возмутительно, как низко! Да скажите же что-нибудь!

- Верно ли, что у баронессы был со Старским роман?

- Ну... уж сразу и роман! Она с ним флиртовала, он был ее... предметом, что ли...

- Предметом? Вот оно что! Итак, если она питала пристрастие к Старскому, зачем вышла за барона?

- Да потому, что он ее на коленях молил... грозился покончить самоубийством...

- Простите, пожалуйста... Разве он молил ее только о том, чтобы она соблаговолила принять его имя и состояние? Может быть, также и о том, чтобы она не питала пристрастия к другим мужчинам?

- А вы, мужчины?.. Что вы себе позволяете до свадьбы и после свадьбы?.. Значит, и женщина...

- Видите ли, сударыня, нам с детства внушают, что мы грубые животные, и единственное, что может очеловечить нас, это любовь к женщине, которая своим благородством, чистотою и верностью удерживает мир от полного озверения. Ну, мы и верим в это благородство, чистоту и так далее, боготворим ее, преклоняемся перед ней...

- И правильно делаете, потому что сами вы куда хуже женщин.

- Мы признаем это и на тысячи ладов твердим, что, хотя мужчина и создает цивилизацию, - только женщина может ее одухотворить и придать ей возвышенный характер... Но если женщины примутся подражать нам в смысле животных проявлений натуры, то чем же они будут нас превосходить? А главное - за что нам боготворить их?

- За любовь.

- Не спорю, прекрасная вещь. Но если пан Старский получает любовь только за прекрасные глаза и усики, то с какой стати кто-то другой должен платить за нее своим именем, состоянием и свободой?

- Я перестаю понимать вас, - сказала Вонсовская. - Признаете вы, что женщина равна мужчине, или нет?

- В конечном счете - равна, в частностях - нет. По уму и трудоспособности средняя женщина стоит ниже мужчины, а нравственностью и чуствами якобы настолько его превосходит, что это уравновешивает создавшееся неравенство. По крайней мере так нам постоянно твердят, мы в это верим и, несмотря на множество проявлений женской неполноценности, ставим их выше себя... Но поскольку баронесса попрала достоинства своего пола, - а что это так, мы все можем засвидетельствовать, - нечего удивляться, что она лишилась и своих привилегий. Муж порвал с нею, как с нечестным компаньоном.

- Да ведь барон - немощный старец!

- Зачем же она вышла за него, зачем слушала его любовные признания?

- Так вы не понимаете, что иногда женщина бывает вынуждена продаться? спросила Вонсовская, меняясь в лице.

- Понимаю, сударыня, потому что... и я когда-то продался, только не ради богатства, а из крайней нужды.

- И что же?

- Прежде всего, жена не обольщалась насчет моей невинности, а я не клялся ей в любви. Мужем я был прескверным, но раз уж продался, то считал своим долгом быть добросовестнейшим приказчиком и преданнейшим слугой. Я ходил с нею в костелы, концерты и театры, развлекал ее гостей и фактически утроил доходы с ее магазина.

- И у вас не было любовниц?

- Нет, сударыня. Я так горько переживал свое рабство, что просто не смел смотреть на других женщин. Итак, согласитесь, что я имею право строго осудить баронессу, которая, продаваясь, знала, что у нее покупают... не рабочую силу.

- Какая гадость! - прошептала Вонсовская, глядя в землю.

- Да, сударыня. Торговать живым товаром чрезвычайно гадко, а еще гаже торговать самим собой. Но верх бесстыдства - заключая подобную сделку, стараться смошенничать. В таких случаях, если поймают с поличным, последствия всегда неприятны для того, кто попадается.

Оба некоторое время молчали. Вонсовская нервничала, Вокульский был мрачен.

- Нет!.. - вдруг воскликнула она. - Я добьюсь-таки от вас последнего слова!