"Ведь не пущу же я себе пулю в лоб, - думал он. - Добро бы из-за банкротства, а так... Я презирал бы самого себя, если б отправился на тот свет из-за юбки... Надо было остаться в Париже... Кто знает, может быть, уже сейчас в моих руках было бы оружие, которое рано или поздно сметет с лица земли чудовищ с человеческими лицами".
Жецкий, догадываясь, что происходит с его другом, заходил к нему во всякое время дня, пытаясь вовлечь его в разговор. Но ничто, ни погода, ни торговля, ни политика, не интересовало Вокульского. Только однажды он оживился, когда Жецкий сказал, что Миллерова притесняет Ставскую.
- А чего ей надо?
- Может быть, она завидует, что ты бываешь у пани Ставской и платишь ей хорошее жалованье.
- Ничего, она уймется, когда я отдам магазин Ставской, а ее посажу кассиршей.
- Боже упаси, что ты! - ужаснулся Жецкий. - Ты погубишь пани Ставскую!
Вокульский зашагал по комнате.
- Ты прав. Как бы то ни было, если между женщинами начались раздоры, надо их разделить... Уговори Ставскую, чтобы она открыла магазин на свое имя, а мы доставим ей средства. Я с самого начала имел это в виду, а теперь вижу, что нечего больше откладывать.
Разумеется, пан Игнаций в ту же минуту полетел к своим дамам и сообщил им радостную новость.
- Не знаю, прилично ли нам принимать такой подарок, - смущенно заметила пани Мисевичова.
- Да какой же это подарок? - вскричал Жецкий. - Через несколько лет вы нам выплатите долг, и все будет в порядке. Как вы полагаете? - обратился он к Ставской.
- Я поступлю так, как захочет пан Вокульский. Велит он мне открыть магазин - открою, велит остаться у Миллеровой - останусь.
- Полно, Элена! - с упреком сказала мать. - Подумай, в какое положение ты себя ставишь, можно ли так говорить!.. Счастье еще, что нас не слышат чужие.
Ставская ничего не ответила, к великому огорчению пани Мисевичовой; старушку ужасала решительность дочери, прежде такой уступчивой и кроткой.
Однажды Вокульский, переходя улицу, заметил проезжавшую в карете Вонсовскую. Он поклонился и продолжал бесцельно идти вперед; вскоре его нагнал слуга.
- Барыня просят вашу милость...
- Что это с вами делается? - воскликнула красивая вдовушка, когда Вокульский подошел к карете. - Садитесь же, поедемте по Аллеям.
Он сел, и карета покатила.
- Что все это значит? - продолжала Вонсовская. - Выглядите вы ужасно, уже десять дней не были у Беллы... Ну, скажите же что-нибудь!
- Мне нечего говорить. Я не болен и не думаю, чтобы панне Изабелле были нужны мои посещения.
- А если нужны?
- Я никогда на этот счет не обольщался, а сейчас меньше чем когда-либо.
- Но... но, сударь... давайте говорить начистоту. Вы ревнивец, а это роняет мужчин в мнении женщин. Вы рассердились за Молинари...
- Ошибаетесь, сударыня. Я настолько не ревнив, что даже не намерен препятствовать панне Изабелле выбирать между мною и Молинари. У нас с ним равные шансы - я знаю.
- О сударь, это уж слишком! - возмутилась Вонсовская. - Что ж, значит, бедной женщине, которую мужчина удостоил обожания, уж и поговорить с другим нельзя?.. Не ожидала я, что человек вашего склада станет смотреть на женщину, как на наложницу в гареме. Наконец, чего вы хотите? Допустим даже, что Белла кокетничала с Молинари, так что из того?.. Это длилось всего один вечер и завершилось таким пренебрежительным прощанием со стороны Беллы, что просто неловко было смотреть.
У Вокульского отлегло от сердца.
- Дорогая пани Вонсовская, не будем притворяться, что не понимаем друг друга. Вы знаете, что для мужчины любимая женщина - святыня, алтарь. Правильно или нет, тем не менее это так. И вот, когда первый встречный авантюрист приближается к этой святыне, как к стулу, и обращается с нею, как со стулом, а святыня чуть ли не в восторге от подобного обращения, тогда... понимаете ли?.. начинаешь подозревать, что алтарь-то и на самом деле - всего только стул. Ясно я выражаюсь?
Вонсовская откинулась на спинку сиденья.
- О сударь, даже чересчур ясно! Однако что бы вы сказали, если бы кокетство Беллы оказалось только невинной местью, а верней, предостережением?..
- Кому?
- Вам. Вы-то ведь по-прежнему интересуетесь пани Ставской?
- Я? Кто вам сказал?..
- Предположим, очевидцы: Кшешовская, Марушевич...
Вокульский схватился за голову.
- И вы этому верите?..
- Не верю, потому что Охоцкий мне поручился, что это вздор; но разубедил ли так же кто-нибудь Беллу и удовольствовалась ли она этим неизвестно.
Вокульский взял ее за руку.
Читать дальше