Болеслав Прус - Михалко

- Куда же я пойду в такой ливень?

Меткость этого замечания поразила дворника. И правда, куда же ему идти в такой ливень?

- Эх! - сказал он. - Ну, уж оставайся, раз такой ливень. Только не вздумай ночью воровать. А завтра чуть свет улепетывай, чтобы тебя хозяин не увидел. Он у нас глазастый!

Михалко поблагодарил, пошел во флигель и ощупью залез в знакомый подвал.

Растерев окоченевшие руки, он выжал намокшую сермягу и улегся на груде кирпичной пыли и стружек, которые когда-то сам же сюда натаскал.

Жарко ему не было, напротив - даже скорее холодно и сыро. Но он с детства привык к лишениям и на теперешние неудобства попросту не обращал внимания. Больше его донимала мысль: "Что делать? Искать ли работу в Варшаве или вернуться домой? Если искать работу, то где и какую? А если вернуться домой, то как и зачем?"

Голода он не боялся - у него осталось еще два рубля; и потом - разве голод был ему внове?..

- Ну, воля господня! - прошептал Михалко.

Он перестал тревожиться о завтрашнем дне и наслаждался нынешним. На улице дождь лил как из ведра. Ох, как плохо было бы нынче спать в канаве и как славно тут, в подвале.

И он крепко уснул, как обычно засыпает утомленный крестьянин, которому если что приснится, так он считает, что его посетили души усопших.

А завтра... завтра что бог даст!

С утра прояснилось, проглянуло солнце. Михалко еще раз поблагодарил дворника за ночлег и ушел. Был он вполне бодр, хотя после вчерашнего дождя у него слиплись волосы, а сермяга задубела, как кора.

С минуту Михалко постоял у ворот, соображая, куда б ему пойти: налево или направо? Заметив на углу открытый кабак, он зашел туда позавтракать. Выпил большую стопку водки и, повеселев, побрел в ту сторону, где были видны строительные леса.

"Искать работу? Вернуться домой?.." - раздумывал он.

Вдруг где-то неподалеку раздался гул, похожий на короткий удар грома; потом второй - посильнее.

Парень вгляделся.

Шагах в двухстах, направо от него, высились строительные леса, а над ними поднимался словно красный дым...

Произошло что-то необыкновенное. Любопытство охватило парня. Он побежал туда, спотыкаясь и шлепая по лужам.

По немощеной улице, где стояло лишь несколько домов, метались встревоженные люди. Они кричали и показывали пальцами на недостроенный дом, возле которого лежали доски, исковерканные столбы и только-только свалившиеся обломки. Надо всем этим поднималась туча красной кирпичной пыли.

Михалко подбежал ближе. Отсюда он уже увидел, что случилось: новый, еще не достроенный дом рухнул!

Одна стена рассыпалась сверху донизу, а другая - больше чем наполовину. В проломах торчали оконные рамы, а длинные потолочные балки перекосились, погнулись и треснули вдоль и поперек.

В окнах соседних домов показались лица перепуганных женщин. Но на улице, кроме каменщиков, было всего несколько человек. Весть о происшествии еще не долетела до центра города.

Первым опомнился старший мастер.

- Никто не погиб? - спросил он, весь дрожа.

- Как будто нет. Все завтракали.

Мастер начал считать рабочих, но поминутно ошибался.

- Мастеровые здесь?..

- Здесь!..

- А подсобные?..

- Здесь мы!..

- Енджея нету!.. - отозвался вдруг чей-то голос.

Все на миг онемели.

- Верно, он был внутри!..

- Надо его искать... - хриплым голосом сказал мастер.

И направился к развалившемуся дому, а вслед за ним двинулось несколько смельчаков.

Михалко машинально пошел тоже.

- Енджей!.. Енджей! - звал мастер.

- Отойдите в сторону, - предостерегали его, - стена тут еле держится.

- Енджей!.. Енджей!..

Изнутри дома ответил ему стон.

В одном месте стена раскололась, и в ней зияла широкая, как дверь, щель. Мастер забежал с другой стороны, заглянул - и схватился за голову. Потом, не помня себя, со всех ног помчался в город.

За стеной в муках извивался человек. Балка придавила и раздробила ему обе ноги. Над ним навис обломок стены, которая трещала и с минуты на минуту грозила рухнуть.

Один из плотников начал осматривать опасное место, а оцепеневшие от ужаса каменщики заглядывали ему в глаза, готовые пойти на помощь, если она еще возможна.

Раненый судорожно вывернулся и оперся на обе руки. Это был крестьянин. Губы его почернели от боли, лицо посерело, глаза глубоко запали. Он смотрел на людей, стоявших в нескольких шагах от него, стонал, но не смел звать на помощь и только шептал:

- Боже мой!.. Боже милосердный!..

- Никак не подойти туда, - глухо сказал плотник.