Микаел Рамадан - Тень Саддама Хусейна

Близился рассвет, список погибших рос, но выяснилось, что одна часть убежища была разрушена настолько, что понадобится несколько дней, чтобы извлечь из руин всех погибших и узнать истинное количество жертв. Позднее днем я разыскал главного организатора и руководителя спасательных работ. Он работал без перерыва уже много часов и соглашался передохнуть только тогда, когда окончательно убеждался, что под руинами не осталось ни одной живой души. Он был потрясен всей этой катастрофой, и от него мне трудно было добиться каких-либо сведений.

Когда я назвал имя моей матери и спросил знает ли он её, он безмолвно смотрел на мое измазанное сажей лицо и растрепанные волосы. Кажется, впервые за долгое время меня не приняли за Саддама.

- Назиха? - спросил он, как-то странно произнося имя моей матери. Ты сын Назихи? Ты работаешь на государственной службе?

- Да, - ответил я. - Вы видели мою мать?

Он посмотрел на меня с сочувствием, и я уже сам прочел ответ в его глазах.

- Мне надо сесть, - промолвил он, медленно опускаясь на землю. Прошу, сядь со мной рядом.

Он вытер лицо какой-то тряпкой и провел рукой по волосам. Я уже понимал, что ему нужно найти подходящие слова, чтобы сказать мне правду.

- Назиха последние два дня практически жила в убежище. Она всегда сидела здесь в определенном месте и любила поговорить о тебе. Тебя зовут Микаелеф. Мне очень жаль. Я думаю, твоя мать погибла.

Хассан рассказал, что она сидела в самом дальнем углу убежища, том самом, что сровнялось с землей, когда на него упала бомба. Она умерла мгновенно, но её тело теперь под тоннами щебня и штукатурки и раскопают эти развалы не менее чем через сутки.

- Назиха умерла мгновенно, ничего не почувствовав, Микаелеф. Аллах был милостив к ней, хоть этого так мало, но разве и за это мы не должны благодарить его?

- Аллах всемогущ, - ответил я, придавленный горем.

Сестра тяжело пережила смерть матери и ругала меня за то, что мы уехали из района, где были расположены иностранные миссии и который, разумеется, не бомбили. Не пострадал от налетов и дворец Саддама.

Возможно, союзники знали, что во дворце находятся все заложники, и постарались не задеть его. Трудно поверить, что во дворец просто так, случайно, не попала ни одна шальная бомба. Но какой бы ни была причина этого, я был благодарен судьбе, что она хотя бы сохранила нас с Софи.

Саддам, готовый использовать любую возможность, чтобы доказать жестокость врага, тут же приказал всем телекамерам запечатлеть разрушения, а также организовал всем оставшимся в Багдаде иностранным репортерам визит в разбомбленные районы. Американцы тем не менее продолжали утверждать, что бомбоубежище было "командным и контрольным пунктом военного значения", а значит, законной целью бомбежек, что, разумеется было циничной, наглой ложью.

Примечательным оказалось то, что после этого сообщения американцы в течение нескольких дней подвергали бомбардировкам все городские бомбоубежища.

Надо отдать должное Питеру Арнетту, сделавшему об этом репортаж на Си-эн-эн. Он отверг любые предположения о том, что бомбоубежище было специальным военным объектом. Мне с ним никогда не пришлось познакомиться, хотя Саддам и вынашивал идею дать ему эксклюзивное интервью по телевидению, которое транслировалось бы по всему миру, мне же предстояло позировать перед камерой вместо президента. К моему огромному облегчению, Саддам сам отказался от этой затеи. Тогда я ещё не мог себе представить, что буду выставлен перед камерами на всеобщее обозрение.

Со слов тех, кто знал Арнетта, он был честным и решительным человеком, с известной долей самомнения. Именно на вопрос Арнетта, есть ли у Саддама сомнения в отношении окончания войны, тот ему ответил: "Ни единого".

В середине февраля меня снова послали в Кувейт как бы в командировку. Здесь произошло немало изменений за это время, включая назначение нового губернатора. По дороге через город ко дворцу эмира, где мне не довелось бывать ранее, я насчитал на улицах не менее двадцати трупов. Одни были привязаны около дома, другие лежали на улице или в саду. По всему было видно, что находятся они здесь не первый день. Никто не обращал на них внимания, словно они были частью обычной жизни города.

- Почему мертвые лежат на улицах? - спросил я. - Почему родственники не хоронят их?

- Это не разрешается, - ответил мне Хашим. - Это тела бунтовщиков. Их привезли в родной квартал для острастки остальных.

Машина остановилась за колонной армейских грузовиков, прямо рядом с телом одного из убитых, совсем молодого, почти мальчика. Его труп поставили в проеме сгоревшей лавчонки, торговавшей лакомствами. На груди мертвого юноши виднелось два круглых отверстия. Глаза его были выколоты.