Евгений Лучковский - Опасная обочина

— Ну, Эдуард, — с горечью произнес он, — при чужом-то человеке, сор из избы…

Баранчук покосился на Смирницкого. Тот потупился.

— Это он-то чужой? Какой же он чужой? Свой теперь. А что касается сора из избы, то вам в ваши годы лучше знать, что бывает, когда его не выносят.

Стародубцев опешил:

— Ты на что намекаешь?

— На то, — заявил Баранчук, окрыленный собственной исторической прозорливостью.

— На что — на то? — переспросил Стародубцев.

Баранчук снисходительно улыбнулся, удивляясь близорукой непонятливости своего начальника.

— Да уж на то, — с какой-то сварливой язвительностью протянул он. — Уж вы-то, Виктор Васильевич, кое-что повидали, вроде ничего не боитесь, а туда же — сор из избы… Просто как-то неловко за вас…

— Кх-гм… — только и сказал Стародубцев.

Воцарилась недолгая пауза. Очень недолгая.

— Кх-гм… — повторил Иорданов в той же тональности.

И тут Стародубцев рассвирепел. Он грузно повернулся к Иорданову и натурально заорал:

— А ты еще что? Ты на кого?! Кто ты — Иорданов?! А? Кто ты такой, я спрашиваю?! Сию же минуту скажи мне, кто ты есть?

Иорданов попятился, изображая натуральный испуг:

— Я-то? Да я просто так… живу здесь. Тут дом у меня.

Но Стародубцев уже взял себя в руки. Он расстегнул полушубок — видно, жарко стало начальнику, — прошелся по комнате, остановился и, прищурившись, произнес совершенно спокойный монолог.

— Вот что, — сказал Стародубцев. — Раз вас в столовой не было, делаю информацию вашему фургону отдельно. Поступило сообщение, что не исключена возможность появления бежавшего осужденного в нашем квадрате… Тьфу ты, черт побери! Уже как Савельев говорить стал. Короче говоря, тот, что бежал из колонии, где-то здесь, в тайге, на нашем участке трассы. Человек голодный, холодный, а значит, решительный. Так что… берегите продукты. Вопросы есть?

— Есть, — сказал Иорданов. — Даже два.

Стародубцев нахмурился:

— Совмести в один.

Все-таки неугомонный был человек Иорданов.

— Значит, так, — сказал он, явно продолжая интонации начальника. — Ну, то, что мы его поймаем, это понятно — на то мы и здесь. А вот почему они его не ловят?

Вот тут-то Иорданов и пролетел, ох, пролетел, просто мимо проехал, штатская душа, недоучка. Стародубцев, всегда относившийся с любовью ко всему военному в любом его обличии, просто крякнул неслышно внутри себя от удовольствия при виде такой инфантильно-стратегической неосведомленности.

— Не ловят, говоришь? — с превосходством полководца на пенсии спросил он. — Ловят. Еще как ловят! Тут приехали двое, а вы их и не заметили. Вот как воюют! Э-э-э… то есть работают. Служат, значит. В полушубках, как мы, не отличишь. А под овчиной — автоматы. Короче, ловкие ребята. ВРП называются — временный розыскной пост.

— Жаль, что временный, — сказал Иорданов.

Это Стародубцев пропустил мимо ушей.

Баранчук отреагировал по-своему. Он поднялся из-за стола, нарочито медленно и, пожалуй, чуть-чуть картинно снял со стены ружье — шикарную вертикалку, длинные вороненые стволы. Ни слова не говоря, Эдуард Баранчук переломил ее точным жестом пополам и, достав из глубин карманов патроны, аккуратно, по энергично зарядил ружье.

— Это я одобряю, — сказал Стародубцев. — Безусловно.

Иорданов привстал и, изумленно округлив глаза, вытаращился на Баранчука.

— Гля-а-аньте-ка… нет, вы только посмотрите, Баранчук решил проиграть пари своему новому другу. Эдуард, душа моя, неужто совершишь?

Вот тут Стародубцев уже неодобрительно покачал головой.

— Пацаны, — осуждающе прогудел он. — Ой, па-цаны-ы…

И не желая столь длительное время находиться в этой несерьезной, с его точки зрения, компании, чертыхнувшись про себя, вышел на свежий сорокаградусный воздух. Но покинул он вагончик не совсем вовремя, потому что сразу же после его ухода последовало короткое продолжение разговора, которое могло бы пролить свет не только на оригинальные характеры и личные качества водителей мехколонны, но и на некоторые события, сыгравшие впоследствии немаловажную роль в этой истории. А разговор произошел такой.

— Дура ты, Иорданов, — сказал Баранчук, возвращая стволы ружья в исходное положение. — Так и запиши — дура, в женском роде. Тебя один дядя Ваня понимает, потому что любит… как родного брата.

Трудно было бы предположить, на что может обидеться дядя Ваня. Вот и сейчас он вздернул куцую бородку.

— Зачем на личность перешел, Адувард? Родственников вспомнил?