Эрих Ремарк - Возвращение

- В конце концов, почему бы мне не сказать тебе, Эрнст?.. Не сказать того, о чем я немало думал и передумывал? Однажды нам пришлось выступить. Лозунг был: поход против коммунистов. И вот, когда я увидел убитых рабочих, большинство из которых не успело еще снять свои старые солдатские куртки и сапоги, когда я увидел наших прежних фронтовых товарищей, во мне что-то надломилось. На фронте я однажды уничтожил с аэроплана добрую половину роты англичан, и мне это ничего не стоило, - на войне, как на войне. Но эти убитые наши товарищи, здесь - в Германии, павшие от пуль своих же прежних товарищей, - это конец, Эрнст!

Я вспоминаю о Вайле и Хееле и молча киваю в ответ.

Над нами запел зяблик. Солнце садится, сгущая золото своих лучей. Рахе покусывает сигарету:

- Да, а потом еще: у нас вдруг исчезло двое солдат. Они якобы собирались разгласить местонахождение одного из складов оружия. И вот их же товарищи, не расследовав дела, убили их ночью, в лесу, прикладами. Это называлось: "тайное судилище". Один из убитых был у меня на фронте унтер-офицером. Душа парень! После этой истории я все послал к черту. Рахе смотрит на меня. - Вот что осталось от прежнего, Эрнст... А тогда тогда, вспомни, как мы шли воевать, вспомни, что это был за порыв, что за буря! - Он бросает сигарету на землю. - Черт возьми, куда все девалось?

Немного погодя он тихо прибавляет:

- Хотелось бы мне знать, Эрнст, как могло все это так выродиться?

Мы встаем и идем по платановой аллее к выходу. Солнце играет в листве и зайчиками пробегает по нашим лицам. Мне вдруг кажется все чем-то нереальным: и наш разговор с Георгом, и мягкий теплый воздух позднего лета, и дрозды, и холодное дыхание воспоминаний.

- Что ж ты теперь делаешь, Георг? - спрашиваю я.

Георг тросточкой сбивает на ходу шерстистые головки репейника.

- Знаешь, Эрнст, я ко всему присматривался, - к разным профессиям, идеалам, политике, и я убедился, что не гожусь для этого базара. Что можно там найти? Всюду спекуляция, взаимное недоверие, полнейшее равнодушие и безграничный эгоизм...

Меня немного утомила ходьба, и там, наверху, на Клостерберге, мы садимся на скамейку.

Поблескивают зеленые городские башни, над крышами стоит легкий туман, из труб поднимается дым и, серебрясь, уходит в небо. Георг показывает вниз:

- Точно пауки, сидят они там в своих конторах, магазинах, кабинетах, и каждый только и ждет минуты, когда можно будет высосать кровь соседа. И что только не тяготеет над всеми: семья, всякого рода общества и объединения, весь аппарат власти, законы, государство! Паутина над паутиной, сеть над сетью! Конечно, это тоже можно назвать жизнью и гордиться тем, что проползал сорок лет под всей этой благодатью. Но фронт научил меня, что время не мерило для жизни. Чего же ради буду я сорок лет медленно спускаться со ступеньки на ступеньку? Годами ставил я на карту все - жизнь свою целиком. Так не могу же я теперь играть на гроши в ожидании мелких удач.

- Ты, Георг, последний год провел уже не в окопах, - говорю я, - а для летчиков, несомненно, война была не тем, что для нас. Месяцами не видели мы врага, мы были пушечным мясом, и только. Для нас не существовало ставок; существовало одно - ожидание; мы могли лишь ждать, пока пуля не найдет нас.

- Я не о войне говорю, Эрнст, я говорю о нашей молодости и о чувстве товарищества...

- Да, ничего этого больше нет, - говорю я.

- Мы жили раньше словно в оранжерее, - задумчиво говорит Георг. Теперь мы старики. Но хорошо, когда во всем ясность. Я ни о чем не жалею. Я только подвожу итог. Все пути мне заказаны. Остается только жалкое прозябание. А я прозябать не хочу. Я не хочу никаких оков.

- Ах, Георг, - восклицаю я, - то, что ты говоришь, - это - конец! Но и для нас, в чем-то, где-то, существует начало! Сегодня я это ясно почувствовал. Людвиг знал, где его искать, но он был очень болен...

Георг обнимает меня за плечи:

- Да, да, Эрнст, постарайся быть полезным...

Я придвигаюсь к нему:

- В твоих устах это звучит безобразно, елейно, Георг. Я не сомневаюсь, что есть среда, где чувство товарищества живо, но мы просто не знаем о ней пока.

Мне очень хотелось бы рассказать Георгу о том, что я только что пережил на лугу. Но я не в силах выразить это словами.

Мы молча сидим друг подле друга.

- Что ж ты теперь собираешься делать, Георг? - помолчав, снова спрашиваю я.

Он задумчиво улыбается:

- Я, Эрнст? Я ведь только по недоразумению не убит... Это делает меня немножко смешным.

Я отталкиваю его руку и испуганно смотрю на него. Но он успокаивает меня: