Назар Гельдыев - Мелодия Секизяба (сборник)

Так я разговаривал сам с собой под журчание приветливой воды, миганье огоньков и трестк цикад. Почти все мои товарищи прошли мимо меня, невидимого в темноте — до меня доносились их смех, обрывки фраз, шаги. Бессмысленно сидеть здесь и ждать — чего? Я вытащил ноги из арыка и, когда они высохли, обулся. Всё, я ухожу. Завтра будет день и завтра я увижу её, Айнагюль, и тогда, быть может, что-нибудь пойму, а может я спрошу у неё, где она была и она скажет…

Но мне не пришлось ни ждать до завтра, ни спрашивать. Я увидел её силуэт, и тотчас же узнал его. Я узнал бы не только её силуэт, даже тень её тени узнал бы, но это была не тень, о она сама, Айнагюль, и она была не одна. Замерев, словно дикий зверь перед броском, я стоял на тропинке, по которой приближались двое, держа друг друга за руку. До боли напрягая зрение, я пытался определить, кто это, и хотя сердце подсказало мне сразу, кто, я не хотел верить сердцу, я хотел ошибиться, вот почему я так пристально, до точек в глазах, всматривался в высокую фигуру парня, в чьей руке была сейчас рука моей девушки. Нет, нет, говорил я себе, это только кажется, я ошибаюсь. Айнагюль и её спутник остановились в двух шагах от меня и две тени слились в одну. И в ту же секунду я вышел из-за дерева, которое скрывало меня до той поры.

Некоторое время мы стояли так и молча глядели друг на друга: я, Айнагюль и Кочмурад. Они молчали, но они были вдвоём, а почему молчал я? Ведь мне было что сказать и Кочмураду, и ей… Почему я не сказал ничего и только дрожал всем телом, словно от сильного холода, хотя в горле у меня всё пересохло и я непрерывно сглатывал слюну.

Мне кажется, что они поняли моё состояние. Много лет спустя я видел себя со стороны — глаза горят, волосы растрёпаны и эта дрожь…

Молчание длилось долго. Наконец, Кочмурад коснулся руки Айнагюль и сказал ласково:

— Беги спать, уже поздно.

И в тот же момент, как стрела, сорвавшаяся с лука, Айнагюль исчезла, и быстрые шаги её затихли в наступившей тишине. А Кочмурад остался. Он остался возле меня, словно я был больным и нуждался в его помощи, а он был врачом и мог выписать лекарство от моей болезни. Но он не был для меня врачом. Он был самым ненавистным для меня человеком, он был предателем, он был вором, был…

— Что с тобой, — спросил он меня с участием и положил мне на плечо свою тёплую узкую ладонь. Я стряхнул её с себя, как если бы коснулся змеи, и бегом устремился прочь. Сбросил с себя одежду, юркнул в постель, закрыл глаза и замер.

Кочмурад вошёл в комнату через несколько минут и зажёг свет. Не говоря ни слова, я откинул одеяло, выскочил из постели и щёлкнул выключателем. Видеть в эту минуту Кочмурада мне просто не хотелось — он был мне отвратителен. В темноте я видел, что Кочмурад неподвижно стоит возле выключателя. Что я стал бы делать, если бы он снова зажёг свет? Выключил бы его опять? Или мы заговорили бы? Что теперь гадать.

Постояв немного, Кочмурад вздохнул. Он не зажёг больше света. Он молча разделся и лёг. Он дышал ровно, но я знал, что он не спит, так же, как и я. Я закрыл глаза. Я никого не хотел видеть, я хотел исчезнуть, и чтобы всё исчезло вместе со мной. Я не хотел ничего знать об этом мире и людях его населяющих. Мне бы уснуть. Я лежал и плакал без слёз. Потом перед глазами у меня пошли красные круги, и я уснул — наверное уже под самое утро.

Проснувшись, я первым делом заметил, что Кочмурада в комнате нет. Я выглянул в окно и увидел его — он сидел на длинной скамье; поставленной вдоль цветника, и голова его была опущена, словно его придавила какая-то внутренняя тяжесть. На мгновение мне показалось, что я знаю причину: мой бывший друг переживал всё происшедшее, и стоило мне так подумать, как я ощутил к нему чувство былой дружбы и даже жалости.

Утро было прекрасное, каким только может быть утро в середине лета. Но какое-то отличие во всём вокруг делало это воскресенье необычным, не похожим на другие. Все предыдущие воскресные дни начинались с шумных забав, смеха, беготни, а тут меня поразила тишина. Да, не лились из репродукторов бодрые марши, не доносился смех. Все лица были серьёзны, словно играли в какую-то игру, правил которой мне не сообщили. Я заглянул в соседнюю комнату, где жили самые весёлые ребята нашего училища, неразлучные приятели Якуп и Бугра. Они и сейчас были неразлучны, но веселья на их лицах не нашёл бы никто. Это встревожило меня.

— Бугра, Якуп! Что случилось. Будто похороны…

Но Якуп стоял молча, а в глазах всегда неунывающего Бугры я увидел слёзы.