Элигий Ставский - Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

– Но ведь тебя никто не заставлял врать.

– А я ничего не врал. Хотел чертить, а потом передумал. И вообще, знаешь, нам лучше не разговаривать. Вечно я слышу от тебя выговоры.

Я повернулся и пошел к своему станку. Притащил ящик болванок. Включил станок и начал работать. Латунь вертелась перед глазами желтым кругом, и мне хотелось, чтобы этот круг выскочил из станка и врезался в стену. Не так-то это просто было – говорить только нужные слова и не повышать голоса. Каждый считал, что он может командовать, и получалось так, что везде я виноват и должен оправдываться. Перед Лешкой я виноват. Конечно. Лешка – хороший парень. Лешка – человек, на которого можно положиться. Но если он хочет делать чертеж, то пусть он делает чертеж. Какое мне в конце концов дело! Почему же Лешка должен на меня обижаться, а я должен перед ним оправдываться! Механик, конечно, сволочь. Наверное, мне нужно было выступить на собрании и сказать ему несколько хороших слов. Вот тогда бы все было в порядке. И сегодня он разговаривал бы со мной по-другому. Нюру я жалел. И я же был виноват! Нужно жить не так. Нужно быть сильным и наплевать на них на всех.

Раньше, когда раздавался звонок на обед, я подходил к Лешке, и мы вместе шли в столовую. Сегодня я еще немного поработал после звонка. Потом долго вытирал ветошью руки. Потом долго мыл руки. Потом постоял среди пустого цеха и пошел в столовую.

В кассу очереди уже не было. Стояло только человека три. Лешка сидел вместе с Нюрой, и с ними сидел Васька Блохин. Один стул был свободен, и на нем висела Нюрина косынка. Я рассматривал меню и делал вид, что не замечаю их. У меня почему-то появилось желание тратить деньги. Я выбрал не то, что хотел, а то, что было дороже. Был украинский борщ, но я взял рыбную солянку. Были голубцы, но я попросил индейку под белым соусом. После обеда я всегда пил чай. На этот раз я взял две порции консервированных персиков.

Можно было сесть за колонной, столик там был свободный, но тогда Нюра, Лешка и Васька Блохин не видели бы меня. А мне хотелось показать свою независимость. Я сел в уголок. Ел солянку и смотрел в многотиражку. Солянка была слишком жирная и горячая. Газету я держал невысоко и один раз заметил, что Нюра смотрит в мою сторону, потом в мою сторону посмотрел Лешка. Я взялся за индейку. Порция была маленькая. Лучше бы я взял голубцы. Потом я увидел, что Васька Блохин идет ко мне. Васька взял стул, придвинул и сел рядом.

– Ты чего это обособляешься? – спросил он и улыбнулся.

– Тороплюсь вот.

– На вот тебе заметки. Это к Женскому дню.

Я взял заметки и тут только вспомнил, что в субботу у меня день рождения и к Ире я пойти не смогу. Я решил, что позвоню ей. Мне пришла в голову мысль, что я могу пригласить ее. Но тогда они встретятся с Нюрой, и ничего хорошего не будет.

– У меня есть к тебе одно дело, – сказал Васька.

Он смотрел на меня и ковырял спичкой в зубах. Я увидел, что у него круглые и очень светлые глаза. Я постарался вспомнить, какие глаза у Иры.

– Как ты смотришь, если тебе дать еще одну нагрузку? – спросил Васька.

У Иры были темные глаза, но какие точно, я не мог вспомнить. Нюра и Лешка встали.

– Какую еще нагрузку?

– Понимаешь, у нас теперь много людей ездят за границу...

Нюра и Лешка ушли. У дверей Нюра вспомнила про косынку. Вернулась и взяла.

– И вот в журналах печатаются путевые заметки...

Меня удивило, что я не знал, какие у Иры глаза. Наверное, это оттого, что мы только один раз встретились днем, и то на улице. Я взялся за персики.

– Хочешь? – Я подвинул другой стакан Ваське.

Васька покачал головой.

– Ну и что, что они печатаются?

– А у нас политинформации проходят плохо. Сухо.

– А что, на них танцевать надо?

– На ком?

– На политинформациях.

– Нет. Я и думал, что ты будешь просматривать эти путевые очерки и самые интересные читать на политинформациях.

Васька улыбался, и вид у него был такой, точно он сделал гениальное открытие. Я взял второй стакан с персиками, но все-таки спросил:

– Ты, значит, не будешь?

Васька опять покачал головой.

– А почему это мне и газету и политинформации? Что я, лошадь?

В столовой стало пусто. На раздаче закрыли окно.

– Ну, ты же сможешь. У тебя все же девять классов.

Я наконец покончил с персиками и отодвинул всю посуду в сторону. Нож упал. Васька поднял его.

– Ну, так как? – спросил он.

Я сел поудобнее. Мне захотелось вытянуть ноги. Я вспомнил, как мы бродили с Ирой на Кировских островах, увидел, как мы танцевали в пустой аллее. Васька улыбался, и это было странно. Я сказал: