Вольфдитрих Шнурре - Когда отцовы усы еще были рыжими

- Положись на меня, - сказал он немного погодя.

Отцу частенько приходили в голову удачные мысли, когда дело касалось других, но так далеко, как в случае с Вилли, он еще никогда не заходил. Из всех книг у нас оставались только три тома "Жизни животных" Брема; теперь он их продал. И получил за них кучу денег, по-моему, целых шесть марок. Он купил Фриде шапку, мне чулки, остальное предназначалось Вилли.

Нелегко было его убедить принять наше приглашение. Он приводил все возможные доводы: его коза, мол, не привыкла по вечерам надолго оставаться одна, ему нечего надеть, а городской шум просто сводит его с ума.

Но когда на следующий вечер мы явились в условленный час к его покрытой инеем землянке, и через низенькую дверь вдруг вылез Вилли, мы невольно протерли глаза. Правда, нельзя сказать, что его брюки дудочкой были отутюжены, что с них выведены пятна, нет, но в загнутых кверху носках его ботинок отражалось морозно-ясное звездное небо, и вместо обычной куртки на нем был черный сюртук. Фуражку он оставил дома, но ветер был ему нипочем, потому что волосы он сильно напомадил, и они приятно пахли.

В омнибусе он рассказал нам, что это все еще его жениховское добро. Фрида, на которую он пристально смотрел из-под своих тяжелых век, несколько раз сглотнула слюну.

- Наверняка вы уже давно не надевали этих вещей, - прощупывая почву, сказал отец.

Вилли слегка задрал подбородок, при этом веки его опустились еще ниже, теперь он действительно казался спящим.

- Нет, - проговорил он, - надевал, на похороны Элли.

Мы приложили немало усилий, чтобы перевести разговор в другое русло; собственно, только уже у Ашингера мы по-настоящему отогрелись.

Вилли там очень понравилось, только вот с глазами он мучился, не привык к такому обилию света. Жмурясь, он слушал, как отец объясняет ему сюжеты развешанных на стенах картин, изображавших уличные сценки из жизни старого Берлина. Потом он с наслаждением выпил пива и принялся за еду. Мы тоже, то есть каждый из нас съедал один-два кусочка, затем незаметно передвигал тарелку другому, ведь мы, чтобы Вилли побольше досталось, заказали на нас троих одну порцию.

За едой мы почти не разговаривали. Вилли был слишком погружен в это занятие. Как же мы радовались, глядя на него, отец казался просто счастливым, и даже Фрида, видимо, теперь была довольна такой развязкой.

- Ты только погляди на него! - сказала она, когда после еды Вилли, взглядом извинившись перед нею, в своем черном сюртуке размеренным шагом вышел из зала.

- Разве не говорил я тебе, что у него достоинства хватит на десятерых, - заметил отец.

- Удивительное дело, - сказала Фрида, - а ведь у него даже нет воротничка.

- Настоящий господин, - воскликнул отец, - как ни комично это звучит.

- Это звучит совсем не комично, - строго произнесла Фрида.

Отец задумчиво покусывал свой ус.

- Да, - проговорил он и откашлялся, - ты права.

Прождав Вилли полчаса, мы забеспокоились. В конце концов отец пошел посмотреть, в чем дело.

Он довольно долго отсутствовал, так что Фрида уже готова была послать за ним меня.

Но тут отец вернулся. С таким просветленным лицом, словно ему было видение.

- Что с тобой? - резко спросила Фрида. - Где ты оставил Вилли?

- Он познает красоту мира, - ответил отец. Фрида сдвинула брови.

- Не заливай! Или он познает ее там, куда пошел?

- Хочешь верь, хочешь не верь, - сказал отец, - но так оно и есть.

Брови Фриды медленно поползли вверх.

- Слушай! - грозно проговорила она. - Если ты собираешься издеваться над Вилли... Лицо у отца стало серьезным.

- И не думаю. К сожалению, ты не можешь сама в этом убедиться, но если бы ты видела, с каким сияющим видом он смотрит на свое отражение в белом кафеле, ты почувствовала бы то же, что и я: он вновь обрел себя; жизнь протянула ему руку, и Вилли ее схватил.

- А Элли? - Голос Фриды вдруг сорвался. Я с удивлением взглянул на нее. Но отец не очень удивился.

- Элли это одобрит, - спокойно произнес он,

- Нет, - страстно сказала Фрида. - Никогда.

Разговор зашел бы еще дальше, но тут вернулся Вилли. Он больше не жмурился, лицо его лучилось, сиял и лучился даже каждый волосок в его серебристой щетине.

- Нет, это ж надо! - сказал он, приподнимая полы сюртука, чтобы удобнее было сидеть. - Как светло! Это ж надо, такая чистота, такой свет! - Он провел рукой по лбу и, рассеянно улыбаясь, смотрел мимо покрасневшей от гнева мочки Фридиного уха. - Знаете что? - сказал он и немыслимо высоко задрал свой подбородок. - Этот человек там, внизу, еще жалуется! И других хочет разжалобить!