Родди Дойл - Падди Кларк в школе и дома

— А вдруг из наших кто-нибудь наступит?!

Ловушки-то предназначались для врагов.

— Мы не наступим, — хмыкнул Кевин, — Мы же помним, где какая ловушка, болван, мы же их сами ставили.

— А Лайам не ставил!

Лайам в то время жил у тётки.

— А Лайам не в компании.

Я даже и не знал, что Лайам, оказывается, не в компании, ещё вчера вместе играли. Но смолчал.

Ещё мы заостряли колья и втыкали в землю, остриём к той стороне, откуда должен был трусливо красться враг. Колья пригибали к земле — враг скажем, ползёт по-пластунски, а тут ему остриём в рожу

Иэн Макэвой бежал по пустырю за магазинами, споткнулся о колючую проволоку, и ему накладывали швы в больнице.

— Нога на ниточках висит, отдельно.

Настоящая колючая проволока, не шнурок, какой повесили бы мы. Мы не могли понять, кто же это догадался поставить такую ловушку — растянуть проволоку на ничейном пустыре между двумя деревьями. Там и жилья-то никакого не было, мы и хижин там не строили: слишком уж плоский был пустырь, на семи ветрах. Иэн Макэвой играл с ребятами в реливио, около магазинов. Вдруг дверь Килмартинов открылась, и ему померещилось, что сама миссис Килмартин идёт ругаться. Он кинулся на пустырь и вляпался в проволоку. Ловушка была ужасной тайной.

— Гады из Корпорашки, вот кто.

Первый ряд домов Корпорации достроили, и там поселились шесть новых семей. У них в садах вместо деревьев стояли полупустые мешки с цементом и кучи битого кирпича. Попадались в домах Корпорации и наши ровесники, но мы с ними водиться не собирались.

— Трущобные подонки.

Мама услышала, что я так ругаюсь, и набила меня. Никогда не била, разве что подзатыльники давала, а тут здрасте, набила.

— Не смей, не смей, не смей так говорить!

— Да я не знаю даже, что это значит, — оправдывался я.

— Больше никогда не ругайся так! Это гадость неимоверная!

И вправду я понятия не имел, что значат эти слова. В городе есть трущобы…

Новая улица, проложенная к шести домам Корпорации, не выводила на какую-нибудь другую улицу, а заканчивалась тупиком, не доходя первого дома. Туда сделали поворот с нашей улицы, прямо возле доннеллиевского поля, но улицы хватило всего на несколько футов. Наше футбольное поле, всего с одними воротами, располагалось на пустыре между двух дорог. Другие ворота обозначались двумя свитерами, лежащими друг напротив друга. Обычно игра шла в одни ворота по системе «три-и-меняться». Забить легко, особенно с левой стороны, потому что там пригорок и можно пустить мяч вратарю выше головы. На пригорке-то все и толпились. Команд не было, каждый играл сам за себя. То есть двадцать игроков — двадцать команд, а бывало и побольше двадцати. В результате по-настоящему играло, старалось забить гол только трое- четверо. Прочие, большей частью малышня младше Синдбада, просто носились за мячом, даже не пытаясь пнуть его, хохотали, особенно когда приходилось внезапно поворачивать в другую сторону. А толкать и пинать мелких запрещали правила. Стоило мне получить мяч, я скрывался от тех, кто играет по-настоящему: Кевина там, Лайама, Иэна Макэвоя — за толпой малявок. Те окружали меня плотной кучкой, а настоящему игроку было уже не дотянуться. Как в том фильме, где Джон Уэйн спасался от погони: пригнулся, низко свесился с коня и въехал в самую толчею всадников. В толпе никто не обратил на него внимания. Потом, оказавшись в безопасности, ковбой сел в седле ровно, обернулся назад, отсалютовал и с милой улыбочкой умчался вдаль. Единственный минус «три-и-меняться»: когда выиграешь, то есть забьёшь три гола, изволь стоять на воротах. Я играл лучше Кевина, но бросал стараться после двух голов и никогда не побеждал, потому что ненавидел быть вратарём. Эйдан играл отлично, у него был талант к обводам, и при этом, когда мы играли пятеро на пятеро, его выбирали в команду последним, предпоследним; никто не хотел с ним связываться. Он единственный играл за настоящую команду Рахени в группе «до одиннадцати лет», хотя ему девяти не исполнилось.

— Твой дядька распорядитель в команде, вот ты и играешь…

— Никакой он не распорядитель, — отбрёхивался Лайам.

— Чем докажешь?

— А он ничем не распоряжается, только смотрит.

У Эйдана была синяя футболка с настоящим вышитым номером: 11.

— Я нападающий, — гордился он.

— Ну и нападающий, ну и что?

Ух футболочка. Плотная, настоящий джерси. Эйдан её не заправлял. Майка из-под неё не просвечивала.

Вратарь из него тоже получался гениальный.