Жена чуть в обморок не упала. Но, заглянув мужу в глаза и увидев, какое в них полыхает неистовое пламя, она сникла, присмирела, точно ребенок, испугавшийся большого, сильного человека. Она выбежала в кухню, остановилась там чуть не в беспамятстве и разрыдалась. Потом у нее побежали мурашки по спине, забила лихорадка, и она взялась выполнять мужнино приказание.
Нарядившись во все праздничное, муж вышел вскоре из горницы и даже янтарную трубку с кисточкой не забыл положить в карман.
Кинув на жену горячий как пламя печи, обжигающий взгляд, он ушел.
Направился прямо в усадьбу к Генчи.
— Где барин? Где его благородие, господин Пал Генчи? — громко и решительно спросил он.
— В черной комнате.
Он вошел без стука; оказался прямо перед знатным барином.
Дряхлый восьмидесятилетний старец в поношенной венгерке сидел в кресле и курил трубку. Равнодушно глянул он на вошедшего, который, коротко поздоровавшись, остановился перед ним.
— Тебе чего? — равнодушно спросил Генчи.
— Я пришел передать вам кое-что.
— Ладно.
Мужик молчал. Только в глазах его полыхало неукротимое пламя: казалось, оно выпускает когти, хлопает крыльями.
Старого дворянина, бывшего мелкого феодала, бывшего судью, испортившего на своем веку тысячу девушек и запечатлевшего свои победы в завещании, которое хранилось в капитуле, все больше брало нетерпение. Он вдруг крикнул хриплым, осипшим голосом:
— Ну, выкладывай, чего тебе!
Мужик по-прежнему молчал.
— Чего тебе надо?
— Пришел вам передать кое-что.
— Это я уже слышал.
— От матери.
Старик взглянул на него. Из-под красных век блеснул острый колючий взгляд черных глаз.
— Ну и что ж?
— Мать велела сказать, чтобы вы, господин Пал Генчи, передали мне, Дюри Варга, в аренду Тёсег.
— Вот как? Гм... — И старый барин несколько раз примял черным указательным пальцем горячий пепел в трубке. — Что ж, кланяйся матери, сынок, да только поздно догадалась она мне это передать. Жаль, не сказал ты ей то, что я говорил тебе вчера. Тёсег я уже пообещал Шаму, Шаму Шварцу.
— Ну нет! — взревел мужик и стукнул изо всех сил кулаком по столу. Толстая дубовая доска треснула по всей длине. — Вы, барин, матери моей тоже кой-что пообещали и не сдержали слово. Вот и это слово также не придется вам сдержать!
Старый гайдук испуганно приоткрыл дверь. Седовласый помещик махнул рукой, — нет, мол, в нем нужды.
Сам он спокойно сидел в кресле. Ни один мускул не дрогнул у него на лице.
— Что это я пообещал твоей матери? — спросил он глумливо и строго.
— Узорчатый шелковый платок! — прохрипел мужик.
Старик задумался.
— И не отдал?
— Никто не видел, чтобы мать его носила.
Старик разгладил усы и задумался: то мигал глазами, то супил брови и наконец заговорил:
— Раз она ничего не получила, разумеется, следует ее уважить.
Он взглянул на мужика и отрывисто спросил:
— Дашь столько же, сколько Шварц дает?
Под ногами у Варги земля ходуном заходила. Хотелось все, что было под руками, швырнуть в лицо старому негодяю... Но потом в нем заговорила, взяла верх материнская, мужицкая кровь.
— Так что же? — крикнул старый деспот.
Варга потупился, лицо у него побагровело от прилива крови.
— Коли он дает... так почему мне не дать?
— Тогда ладно. Ступай к приказчику.
Старик потянулся за трубкой и больше не взглянул на мужика. А мужик повернулся и, пошатываясь, неверными шагами вышел за дверь.
1909.
Мы стояли посреди хутора.
Кругом раскинулась бескрайняя степь. Земля стлалась так плоско и ровно, что вокруг нас, казалось, вилась только узенькая полоска, а над нами широким кругом раскинулось ярко-синее, прекрасное небо; огромные белые облака свисали с него, словно стяги счастья, словно шелковые покрывала фей; казалось, вот-вот они упадут нам на голову.
Но мой друг не замечал неба, он строго и сурово оглядывал землю. Было на что посмотреть: вся земля вокруг — тысяча хольдов — принадлежала ему.
— Трудно, очень трудно по нынешним временам обработать тысячу хольдов, — сказал он. — Цены на наш товар волочатся по земле, как зад у лягушки, а на промышленные товары вскочили до самых облаков. Вот взял я кредит, обязался вернуть из выручки с пшеницы. Однако пшеница стоит сейчас не тридцать шесть, а шесть пенгё, а расходы на нее прежние.
Он потыкал палкой землю, которая тоже была прежней, ибо рожала так же, как в те годы, когда пшеница стоила тридцать шесть пенгё.
Читать дальше