Уильям Теккерей - Четыре Георга

Нужна ли здесь мораль, потребны ли какие-то особые слова, чтобы поведать эту грустную повесть? Она слишком трагична для слез. Мысль о такой несчастной судьбе заставляет меня смиренно склониться ниц перед Тем, Кто правит королями и простыми смертными, перед Всевышним Монархом, в Чьей власти находятся все империи и республики, перед неисповедимым Дарителем жизни и смерти, счастья и торжества. "О братья, - так я сказал тем, кто слушал меня первый раз в Америке. - О братья, говорящие со мной на одном нашем общем родном языке, товарищи, - уж более не враги, - давайте пожмем друг другу руки в траурном молчании над гробом этого короля и заключим перемирие в нашей войне! Повергнут в ничтожество, пред кем надменнейшие склоняли колени; кончил жальче самого убогого из своих нищих; обращен в прах, за чью жизнь молились миллионы. Совлечен с королевского трона; подвергнут грубому обращению; сыновья на него восстали; любимая дочь, утешение старости, безвременно скончалась у него на глазах, - несчастный Лир склоняется к ее мертвым устам и молит: "Постой, Корделия! Повремени!":

Не мучь. Оставь

В покое дух его. Пусть он отходит.

Кем надо быть, чтоб вздергивать опять

Его на дыбу жизни для мучений?

Молчите, распри и войны, над его горькой могилой! Играйте, трубы, похоронный марш! Спектакль его окончен, опустись, черный занавес, над его гордостью и ничтожеством, над его ужасной судьбой!

Георг IV

В занимательной книге Туисса "Жизнь Элдона" описано, как старый лорд-канцлер, когда скончался герцог Йорк, раздобыл локон его волос; он такое значение придавал подлинности этой реликвии, что его жена Бесси Элдон сидела, не выходя из комнаты, все время, пока человек от "Хэмлета" разбирал локон на пряди и раскладывал их но медальонам, которые потом носили на себе все члены семейства Элдон. Известен и другой случай - как при посещении Георгом IV Эдинбурга на борт королевской яхты, дабы приветствовать короля в его верноподданной Шотландии, поднялся человек, гораздо лучший, чем он, схватил кубок, из которого только что отпил вино августейший гость, и, поклявшись навсегда сохранить драгоценную склянку для потомства, сунул в карман, а дома сел на нее и раздавил. Представьте себе, что это приобретение честного шерифа осталось бы цело, не улыбнулись ли бы мы сейчас с чувством, близким к жалости, найдя его в Эбботсфорде? Представьте себе, что медальон с волосами принца-антипаписта продавался бы сегодня на аукционе у Кристи, quot libras e duce summo invenies {Сколько фунтов получишь от славного вождя (лат.).}, - сколько бы вы не пожалели отдать за славного герцога? У мадам Тюссо выставлены коронационные одежды короля Георга, - найдется ли в наши дни человек, который стал бы целовать их расшитые мишурой края? Тридцать лет, как он уснул последним сном, - неужто никто из вас, сохранивших о нем память, не удивляется сегодня, что уважал его, восхищался им и дружно кричал со всеми "ура"?

Сначала казалось, что нарисовать его портрет не составит труда. Сюртук со звездой, парик, под ним - лицо, расплывшееся в улыбке; куском мела на грифельной доске я мог бы хоть сейчас, не отходя от стола, набросать нечто вполне похожее. Но, прочитав о нем десятки книг, переворошив старые газеты и журналы, описывающие его здесь - на балу, там - на банкете, на скачках и тому подобном, под конец убеждаешься, что нет ничего и не было, только этот самый сюртук со звездой, и парик, и под пим - улыбающаяся маска; только одна пышная видимость. Его отец и деды были людьми. Мы знаем, что они собой представляли, на какие поступки в каких обстоятельствах были способны; знаем, что при случае они сражались и вели себя как храбрые солдаты. У них были друзья по их вкусам, и их они любили; были враги, этих они всем сердцем ненавидели; у них были свои страсти, поступки, индивидуальности. Король-Моряк, который пришел после Георга, тоже был человеком; и герцог Йорк был человеком, большим, грубым, горластым, веселым и бесстрашным ругателем. Но этот Георг - что он был такое? Я просматриваю всю его жизнь и вижу неизменными лишь поклон и улыбку. Пытаюсь разобрать его на составные части и нахожу только шелковые чулки, ватные прокладки, корсет, сюртук с позументами и меховым воротом, звезду на голубой ленте, раздушенный носовой платок, лучший каштаново-коричневый парик от "Труфитта", источающий масляные запахи, вставные челюсти, огромный черный галстук, один жилет, потом второй, третий и потом - ничего. Мне неизвестно, чтобы он когда-нибудь выразил какое-то чувство. Имеются подписанные им документы, но их составляли другие; сохранились его частные письма, но их писала чужая рука. Он ставил внизу страницы большими буквами: "Георг _Р_" или "Георг _R_" {Георг, Принц, или Георг, Король (от лат. princeps, rex).}, - и полагал себя автором; а на самом деле это работа неизвестного писца, книгопродавца, писателя неизвестного человека, который заботился о правописании, исправлял корявые обороты и придавал расхлябанному, слезливому пустословию какой-то смысл. Вот у них была своя индивидуальность: у его учителя танцев, которому он подражал, которого даже превзошел; у парикмахера, расчесывавшего и завивавшего ему парик; у портного, кроившего его сюртуки. Но о Георге невозможно сказать ничего определенного. Снаружи все, несомненно, портновская работа и прокладки; за этим, может быть, что-то и кроется, но что? До характера сейчас не доберешься. Да и в будущем у людей найдутся дела поважнее, чем распеленывать и разгадывать эту венценосную мумию. Признаюсь, когда-то я думал, что получилась бы хорошая охота - выследить его, поднять и загнать. Но теперь мне было бы просто стыдно садиться на коня, спускать добрых собак и скакать в отъезжее поле за такой жалкой дичью.