Уильям Теккерей - Четыре Георга

Дом короля Георга был типичным домом английского джентльмена. Там рано ложились и вставали, обращались друг с другом приветливо, занимались благотворительностью, жили скромно и упорядочение и так, должно быть, скучно, что просто страшно подумать. Не удивительно, что все принцы сбежали из этого уныло-добродетельного домашнего лона. Там вставали, ездили кататься, садились обедать в строго установленные часы. И так - день за днем, всегда одно и то же. В один и тот же час каждый вечер король целовал нежные щечки своих дочерей; принцессы целовали ручку маменьке; и мадам Тильке подавала королю стаканчик на сон грядущий. В один и тот же час обедали пажи и фрейлины, в один я тот же час, пересмеиваясь, садились за чайный стол. Вечером у короля бывал трик-трак или концерт; а пажи до смерти зевали в передней вале; или король с семейством прогуливался пешком по Виндзорским холмам, всякий раз держа за руку свою любимицу принцессу Амелию; вокруг собирались дружелюбные толпы, и итонские мальчики просовывали из-под локтей гуляющих свои румяные рожицы; а по окончании концерта король никогда не упускал случая снять с головы свою огромную треуголку и обратиться к оркестрантам со словами: "Благодарю вас, джентльмены".

Трудно себе представить более безмятежную, более прозаическую жизнь, чем та, что текла в Кью или Виндзоре. В дождь ли, в ведро король всегда по нескольку часов разъезжал верхом и всовывал свою красную физиономию в двери бессчетных окрестных коттеджей, красуясь в треуголке с загнутыми полями и виндзорском мундире перед фермерами, свинопасами, старушками, пекущими пончики, и людьми всякого разбора, и простыми и благородными, как о том повествуется в бесконечных историях. Довольно несолидные это истории. Когда Гарун аль-Рашид навещал инкогнито своего подданного, тот, уж конечно, получал немало выгоды от посещения калифа. Старому Георгу было далеко до великолепной щедрости восточного монарха. Он иной раз, бывало, давал гинею* а иной раз шарил по карманам, но там оказывалось пусто; обычно он задавал хозяину дома тысячу вопросов: велика ли у него семья, каковы виды на урожай овса и бобов, сколько ему приходится платить за аренду, - а потом ехал дальше своей дорогой. Один раз он сыграл роль Альфреда Великого, повернув за веревочку мясо на вертеле, а когда старуха возвратилась к себе в кухню, на столе лежали деньги и записка, начертанная королевским карандашом: "Пять гиней на покупку вертела с рукояткой". Не бог весть, как щедро, но любезно и вполне достойно "Фермера Джорджа". Однажды, когда король и королева прогуливались вместе, им повстречался маленький мальчик, - добросердечные люди, они любили детей, - и они погладили его по белокурой головке. "Ты чей, малыш?" - вопросил виндзорский мундир. "Я сын гвардейца его величества", отвечало дитя. "В таком случае, - молвил король, - стань на колени и целуй руку королевы". Однако невинный отпрыск королевского гвардейца отклонил эту милость. "Нет, - сказал он, - я не стану на колени, ведь я тогда испорчу мои новые панталоны". Экономный король должен был бы прижать его к груди и на месте произвести в рыцари. Таких историй поклонники Георга оставили нам целые томы. В одно прекрасное утро, когда в замке еще все спали, король вышел прогуляться по улицам Глостера; он налетел на служанку Молли с ведром, которая мыла ступени крыльца, взбежал по лестнице, поднял с постели всех пажей, а потом пустился в путь и подошел к мосту, где уже собралась кучка зевак. "Так это и есть новый Глостерский мост?" - спросил наш милостивый монарх, и люди ему ответили: "Да, ваше величество". - "А что же, ребята, может, грянем "ура"?" И, одарив их столь ученым разговором, король пошел домой завтракать. Наши отцы с удовольствием читали эти немудрящие рассказы, смеялись от души этим беспомощным шуткам: им нравился этот старик, совавший нос в каждый фермерский дом, евший простую мясную пищу и презиравший всякие там французские штучки, - настоящий добрый простой английский джентльмен. Вы, вероятно, видели знаменитую гравюру Гилрея, на которой он изображен в виде короля Бробдингнега в старинном парике и толстом, безобразном Виндзорском мундире, разглядывающего в бинокль крохотного Гулливера, который стоит у него на ладони? Нашим отцам хотелось видеть в Георге великого короля, а крохотный Гулливер - это великий Наполеон. Мы похвалялись своими предрассудками, мы хвастались и превозносили себя самым беззастенчивым образом; мы надменно и презрительно относились к врагу, были к нему чудовищно несправедливы; мы пускали в ход любое оружие, и героическое и самое подлое. Не было такой лжи о нем, которой бы мы не верили, такого преступления, которого бы мы в слепом озлоблении ему не приписывали. У меня была когда-то мысль составить коллекцию ложных сведений которые Французы во время войны публиковали про нас, а мы про них; получился бы удивительный памятник общественному обману.