Уильям Теккерей - Четыре Георга

12 августа 1762 года, в сорок седьмую годовщину восшествия Брауншвейгской династии на английский престол, все колокола в Лондоне разливались праздничным звоном, возглашая, что у Георга III родился наследник. Пять дней спустя король соблаговолил выпустить скрепленный большой королевской печатью документ, согласно которому ребенку присваивались титулы его королевского высочества принца Великобритании, принца-курфюрста Брауншвейг-Люнебургского, герцога Корнуолла и Роутсея, графа Гаррика, барона Ренфрю, лорда Островов, наместника Шотландского, принца Уэльского и графа Честерского.

Все, кто мог, устремились смотреть прелестное дитя, и в Сент-Джеймском дворце за фарфоровым экраном была установлена колыбель, увенчанная тремя страусовыми перьями, а в ней, радуя взгляд верноподданных англичан, возлежал царственный младенец. Я читал, что среди первых подношений ему был подарен "индейский лук со стрелами- от жителей Нью-Йорка, подданных его отца". Это была его любимая игрушка; один старый политик, оратор и острослов времен его деда и прадеда, так и не пресытившийся жизнью царедворца и даже в старости ценивший монаршие милости, имел обыкновение играть с маленьким принцем, мальчик стрелял в него из этого лука, старик делал вид, будто падает мертвый, потом поднимался и падал снова, и так много раз подряд, к великому удовольствию наследника. Словом, ему угождали с колыбели; политики и царедворцы наперебой лобызали ему стопы еще прежде, чем он научился ими ступать.

Есть красивая картина, изображающая царственное дитя - эдакого прелестного пухленького ребенка, спящего на коленях у матери, а она обернулась и приложила палец к губам, словно просит окружающих ее придворных не потревожить сон дитяти. Вероятно, с этого дня и до смерти в шестьдесят восемь лет с него было написано больше портретов, чем с кого бы то ни было из живших и умерших на земле, - во всевозможных военных мундирах и придворных одеяниях - с длинными пудреными волосами - с косицей и без, в треуголках всех мыслимых фасонов - в драгунском мундире - в форме фельдмаршала - в шотландской юбке и пледе, с палашом и кинжалом (умопомрачительная фигура) - во фраке с аксельбантами, расшитой грудью и меховым воротом, в панталонах в обтяжку и шелковых чулках - в париках всех расцветок: белокурых, каштановых и черных, - и, наконец, в знаменитом облачении для коронации, память о которой была ему так дорога, что копии с этого портрета он разослал по всем королевским дворам и британским посольствам в Европе, а также в бесчисленные клубы и ратуши Англии и всем своим знакомым. Помнится, во дни моей молодости его портрет висел над обеденным столом чуть не в каждом доме.

О молодых годах принца известно немало россказней. И как он с необычайной быстротой усваивал все языки, и древние и современные; и как красиво сидел в седле, прелестно пел, изящно играл на виолончели. Что он был красив, свидетельствуют все. Он отличался горячим нравом и якобы однажды, повздорив с отцом, ворвался в королевский кабинет с возгласом: "Уилкс и свобода навсегда!" И будто бы он был такой умный, что посрамлял даже своих наставников. Один из них, лорд Брюс, допустил ошибку в долготе греческого слога, и прекрасный юный принц его тут же поправил. Лорд Брюс не мог оставаться его учителем после подобного унижения; он подал в отставку, и, чтобы ему не было обидно, его возвели в графское достоинство. Вот уж воистину престранный повод для пожалования титула! Лорд Брюс получил графа за ошибку в просодии; а Нельсон получил барона за победу на Ниле.

Любители арифметики складывали миллионы и миллионы, которые за свою яркую жизнь единолично поглотил этот принц. Помимо годового дохода в пятьдесят, семьдесят, сто и сто двадцать тысяч фунтов, известно, что он трижды обращался за дотациями в парламент; что у него были долги в сто шестьдесят и шестьсот пятьдесят тысяч фунтов; и существовали еще какие-то таинственные иностранные займы, которые тоже пошли в его карман. Чем он заслужил такие невероятные суммы? За что ему их давали? Будь он целым промышленным городом, или густонаселенным сельским районом, или пятитысячной армией, на него и тогда бы не ушло больше. А он, один-единственный толстый человек, не пахал, не прял, не воевал, - что же он мог такого сделать, что вообще может сделать человек, чтобы заслужить подобное изобилие?

В 1784 году, когда ему исполнился двадцать один год, он получил Карлтон-Хаус, отделанный за счет нации со всей мыслимой роскошью. Карманы его были полны денег, - он заявил, что ему мало; он швырял их в окно - на одни сюртуки он тратил десять тысяч в год. Нация дала ему еще денег; потом еще и еще. Сумма получалась неисчислимая. Он был на загляденье хорош собой и, едва начав появляться в свете, получил прозвище Принц Флоризель. Что он самый очаровательный принц на свете, - считали и мужчины, и, к сожалению, очень многие женщины.