Бердыназар Худайназаров - Люди песков (сборник)

Наступили будни.

Мухамед работал бульдозеристом, укреплял берега капала. На собраниях, по обыкновению, отмалчивался, ругался свирепо с поваром — обеды невкусные. Техник Баба метался между двумя земснарядами, то подписывал, то отказывался подписывать наряды, проводил производственные совещания, недоверчиво поглядывал на Джавата, шушукался тайно о чем-то с Витей Орловским, Баба похудел, не выпускал папироски изо рта.

Кульберды часто рассматривал справку об окончании шестого класса деревенской школы, ежедневно ходил с мальчишками в поселок, где строилась школа-десятилетка. Пока из земли торчал один фундамент… Купался Кульберды от рассвета до сумерек, с короткими перерывами для еды.

Постепенно Союн успокоился, исправно нес вахту. Правда, ему докучали кошмарные сны: чуть ли не каждую ночь он видел хитро усмехающегося Сахата: "Погоди, вернешься в Яраджи!" Открыв глаза, Союн радовался, что это был сон, и упрямо бормотал в усы: "А вот и не вернусь…" Как-то за утренним чаепитием он сказал жене:

— Оказывается, снам нельзя верить. И я теперь их не стараюсь запоминать.

Герек протяжно вздохнула в ответ.

Ей-то жилось скучнее всех. Чистенькая, сиявшая глянцем каюта казалась мышеловкой. На кровати спать неудобно, жарко, Герек стелила кошму на полу, но и тут долго не засыпала: корпус земснаряда мелко сотрясался, словно сито в руках расторопной хозяйки. У Герек разбаливалась голова, тошнота подступала к горлу.

И делать-то нечего день-деньской: в столовке кормили хоть и не очень сладко, но обильно, по субботам приносили чистое, накрахмаленное постельное белье, полотенца, скатерки на столики…

Словом, счастливее всех был Кульберды: школу не строят и, конечно, к осени не достроят, а плавал он теперь и брассом, и кролем, и саженками.

В девичестве Герек называли кобылой. И говорили так сельчане не в посрамление, а в похвалу: норовистая девка, буйная, быстрая. Такая в обиду себя не даст!..

Свадьба Герек и Союна получилась неожиданно зловещей: вырыли ямы для пиршественных котлов, а пришлось варить в них панихидный рис. Союн пришел из пустыни согбенный горем, принес весть — отец погиб в песках.

По аулу поползли кривотолки, пересуды, вонзившие кинжал в сердце невесты: "Не принесла девка счастья дому мужа!.."

Но Герек не заплакала, из закушенной губы брызнула кровь.

Честный Союн не нарушил слова, не слушал сплетен и после установленного Кораном срока справил свадьбу, невеселую, но достойную и его, прославленного чабана, и матери его будущих детей.

Чета Кульбердыевых жила не лучше и не хуже других деревенских семей: без драк, но и без нежностей. Собственно, Союн жил в песках, домой приходил, как на побывку. Только начнут муж с женою ссориться — пора возвращаться на пастбище…

Удивительно, что на земснаряде Союн и Герек не охладели, а, наоборот, прильнули друг к другу. Проснется он глухой ночью на непривычной высокой койке, а внизу, на кошме, жена тихо-тихо, еле слышно убаюкивает колыбельной песенкой хныкающую дочку. И Союн чувствует, как светлеет его душа, и долго не может уснуть.

Благослови, всевышний, бессонные материнские ночи!..

Однажды Герек до того устала, лелея раскапризничавшуюся девочку, что не заметила, как забылась. Очнулась она, словно от резкого толчка. Предрассветная синь лениво втекала в окошко. Взяв Джемаль на руки, Союн чужим, странно нежным голосом ласкал ее:

— Цветок мой, умница моя, сладенькая моя…

С женой он так никогда не разговаривал, но Герек не обиделась, а улыбнулась сквозь слезы:

— Отец, ложись, на вахту ведь скоро!

Конечно, она не утерпела, выдала тайну Айболек, та рассказала брату. Мухамед веско заметил:

— По всем статьям это невозможно. Значит, в голове Союна происходит реакция.

Айболек ничего не поняла, но осталась удовлетворенной таким ответом…

А у Герек душа изболелась за мужа, видела, как он старался скрыть от экипажа земснаряда, что теряется, не умеет работать, чуяла, что страдает его гордость.

Раз Союну велели перекатить на берегу железную бочку с горючим. Бился он, бился, пять потов сошло, а бочка, словно привинченная к песку, не шелохнулась. Подошел ленивой походкой Витя Орловский, отодвинул плечом Союна: "Браток, ну-ка посторонись!", сунул под бочку лом, и бочка запрыгала мячиком.

Герек так бы и метнулась через борт помочь мужу.

Но застеснялась…

В субботу была получка: кассирша, пожилая, рыхлая, в белом платочке, расположилась на пустом дощатом ящике в тени тутовника; первым в очереди, разумеется, очутился Мухамед.