- Еще как заметил, - сказал Нипернаади, - волосы-то были мокрые.
- А помнишь, - торопливо перебила Кати, - как ты шил Пеэпу рубашечку? Старая до того обветшала, что не держалась на нем. Совсем голый ходил, на солнце чуть не дочерна испекся. Видно, жаль тебе стало Пеэпа, пошел ты в лавку, принес материи и принялся шить. Мы все вокруг тебя собрались, смотрим на тебя, как на чудо. И матушка смотрела, головой качала, потом вздохнула и говорит: «Нет, так не пойдет. Некрасиво это — приходит чужой человек к нам в избушку, тратиться на нас, тратит свои немалые деньги и время. С этим надо кончать!» И тут ты заговорил. Подскочил как ужаленный и, сверкая глазами, встал посреди избушки. «Что, что?! - рассвирепел ты, - это я тратился и убивал здесь время? Н, о той ли паре крон речь, которые я считаю платой за ночлег? И вообще никому я не помогал и ни капли не потратился. Если вам так уж хочется меня прогнать, я могу уйти, но я собирался побыть здесь еще несколько дней. У меня поблизости большой хутор, пятнадцать тучных коров стоят у меня в хлеву и пять лошадей пашут мои поля. Но я перетрудился, пока убирал рожь, и хочу немного отдохнуть от работы, а на хуторе разве отдохнешь. Вот я и решил постранствовать.
Мы, слушая тебя, совсем перепугались. Матушка уже потише говорит: «Так ты богатый хозяин, - лавку передником вытерла и тебе подвинула. - Негоже богатому хозяину в нашей избушке жить, здесь нищета, убогость, стыдобушка моя. Тебя богатые с распростертыми объятиями встретят, ни к чему тебе в нашей нищете жить»
А ты вдруг взглянул на меня и с улыбкой говоришь матушке: «Откуда тебе знать, может, у меня особая причина есть тут жить? Я холостяк, а у тебя молодая дочь», А матушка в ответ: «С каких это пор богатые хозяева по лачугам себе невест ищут?» - «Ерунда, - ответил ты беззаботно,- у меня самого богатства больше чем надо, нам на жизнь хватит!»
У матушки глаза засверкали, а я, как мышонок, забилась в угол и молчок. Только слышу, как сердце колотится. «Так у тебя серьезные намерения? - продолжает матушка. - Не для смеха, на дразнить бедных девушек пришел?» - «Да, - ответил ты, - может так случиться, что дело сладится, я даже в этом уверен». - «Ты правда говоришь серьезно?» - не унимается матушка. А ты чуть уклончиво, неохотно ответил: «Очень даже возможно, это дело надо серьезно обдумать!»
Тогда, пожалуй, ты всерьез об этом не думал, но я упала тебе в руки, как шишка с дерева. Ни на шаг не отступала, все время на глаза попадалась. И матушка сказала: «Кати, счастье улыбается человеку только раз в жизни, держи его крепче». Я и держала, прилипла к тебе, как репей. А вечерами, когда все дела были переделаны, мы сидели на траве, и ты рассказывал мне о своем хуторе, про своих коров, про лошадей, про поля, батраков и служанок. Трое батраков и две девушки в услужении, так ты говорил?
Нипернаади высвободил руку, вздохнул и отечески-наставительно сказал:
- Знаешь, милая Кати, не надо понимать мои слова так уж буквально. Я тебе говори и то, и се, а придешь — разочаруешься. Когда я выходил из дому, там и правда оставались трое батраков и две девушки, но кто знает, осталось ли все так же? Пока меня не было, кто-нибудь мог и уйти, откуда мне знать? По нынешним-то временам работники не задерживаются, зайдут на хутор денька на два, наедятся, напьются, все углы заплюют и двинули дальше своей дорогой. Такой это кочевой народ, будто ветром их по земле носит. Ох, Кати, нелегко с ними ладить, ты сама увидишь, как начнешь на хуторе жить — я тебе в самом скором времени обещаю седые волосы и морщины. Не так уж весело держать хутор, как это со стороны кажется.
- Уж я как-нибудь сумею, - бойко ответила Кати. - И пуская даже кто-нибудь из батраков ушел, как ты полагаешь, придут другие. Работы еще не кончились, ячмень убирать пора, овес, картошку. А скоро и лен дергать надо, без батраков никуда. Но мы уж устроим это дело, вот увидишь. Ты еще говорил, у тебя есть старый дядька, он оставался хозяйничать на хуторе. То-то он удивится, когда ты заявишься домой с чужой девушкой.
- Да уж, - откровенно ответил Нипернаади, - удивится, я тоже так думаю!
- До чего же замечательно ты рассказывал о своем доме, - восхищенно продолжала Кати. - Мы тебя слушали с таким почтением, будто пастора, обступили тебя. А потом наступил день, когда я тебе сказала: «Тоомас, милый, какой нам смысл сидеть здесь, пошли-ка к тебе на хутор». И матушка добавила: «Дети, зима не за горами, пора вам уже двигаться в свое гнездо, вот уже и журавли на юг потянулись!» Но ты словно и не слышал нас. Все медлил, находил себе сто тысяч дел и занятий. Но я не отставала, не давала тебе покоя ни днем, ни ночью. «Тоомас, - говорила я тебе, - веди меня на свой хутор, сам же видишь, здесь нам места нет». А ты прямо-таки мрачно сказал: «Скоро, скоро!» «Сегодня, завтра?» - допытывалась я. «Завтра», - нехотя отвечал ты, и я видела, как на лбу у тебя проступили глубокие морщины. Ты словно съежился, в глазах потухал смелость и радость. Я же видела — ты не хотел спешить, ты хотел еще немного подумать и взвесить. Легко ли так ни с того ни с сего привести к себе в хозяйки бедную девушку, да к тому же она еще не жена, не невеста. Но только на другой день я была готова уже спозаранок. По правде говоря, я вообще в ту ночь не спала, еще с вечера собрала свой узелок, повязала платок и ждала тебя на пороге избушки. А когда ты проснулся, заспанный, мрачный, и угрюмо взглянул на меня, тогда, помнишь, да, тогда я в первый раз поцеловала тебя и попросила не сердиться. Матушка и дети вышли за порог — счастливого пути, до скорой встречи. А когда мы уже отошли подальше, тут и начался крик. «Пришли мне корову, большую рыжую корову!» - кричал Пеэп. Волли хотел лошадь, малышка Малль — овечку, а Яан и Йоханнесом просили быка. У всех были свои желания, только матушка тихонько стояла в стороне и утирала подолом слезы. «На свадьбу, на свадьбу меня не забудьте!» - не переставая шептала она и все глядела нам вслед печальными глазами. Ты растрогался и сказал мне: «Каждый из них должен получить то, что он хочет!» Ты же это не всерьез? Корова, лошадь, бык, овца — что им там делать с лошадью и быком? Корова и пара свиней — им было бы в самый раз!
Читать дальше