Аугуст Гайлит - Тоомас Нипернаади

И только когда Нипернаади со вздохом снова сел рядом с ней, Кати угомонилась и застенчиво прошептала:

- Ну вот, опаять ты мрачный и ужасно мною недоволен. Вот такая она и есть, твоя маленькая Кати — бей ее, ругай ее, наказывай — только ни на минуту не оставляй одну. Я такая, глупая и нехорошая — боюсь, ты сбежишь. Пойдешь за водой и не вернешься. Ты сердишься — повисла на тебе, как ботало на шее беспокойной коровы, и никак тебе от меня не отделаться? Или, может, в душе ты надеешься получить от меня что-то, а то ведь чего ради тебе заботиться о бедной глупой девушке? Я ушла из дому, и все мое добро уместилось в этом узелке. Башмаков и тех не было, а ситцевая юбка вся в дырках и дырочках, ее уже никак не починишь. Только теперь я вижу, до чего я бедная и жалкая, мне только и жить в слепой зимней лачуге. А ты богат, у тебя хутор, полтора десятка коров в хлеву. Что я тебе? Ты, наверно, теперь думаешь — как отделаться от этой надоедливой девицы, пристала как репей. Так ты думаешь и тебе тоскливо. У тебя полтора десятка тучных дойных коров, так ты говорил, и что ни год к ним прибавляются молодые.

- Полтора десятка тучных дойных коров, - грустно повторил Нипернаади. - Ну, не все они тучные и не все еще дают молоко. Если уж совсем откровенно — к чему обманывать — то некоторые из этих пятнадцати пока еще телки и телята. Цифра-то верная — пятнадцать голов крупного рогатого скота, только некоторые не очень крупные, у них и рогов-то еще нет и такие они жалкенькие, еле на ногах стоят, да и не видят еще как следует, - ах, да что там говорить об этих заморышах, мекают что-то и все тут!

Но Кати словно и не слышала его слов.

- Пятнадцать коров, - мечтательно протянула она, - какое стадо, сколько скота! И лошади, и свиньи, и овцы, и куры — и все это твое! И трижды в день бежит в жестяные подойники молоко — в два дня напьешь себе румянец на щеках. И есть, наверно, пара гусей, пара индюков, в большом хозяйстве обязательно есть гуси, утки и индюки. У тебя и быки есть, Тоомас?

- Один, - тихо отзывается Нипернаади.

- Злой?

- Очень.

Кати обвила рукой шею Нипернаади и застенчиво, с ребячьей наивность сказала:

- Сейчас я тебе что-то скажу, а ты не сердись. Я и правда не знаю, в тебя я влюблена или в твоих коров. День за днем я шла за тобой и все ловила себя на том, что думаю не о тебе, а о коровах, лошадях, овцах. Стыдно признаться, но я чувствую себя счастливой не от того, что скоро стану твоей женой, а что услышу мычанье своих коров, ржание лошадей. Теперь ты, наверно, рассердишься?

- Нет, - проговорил Нипернаади, деланно улыбаясь, - я и сам люблю животных.

Кати на мгновение задумалась, глядя на свои расцарапанные, запыленные ноги, и сказала:

- Ты еще помнишь тот день, когда пришел к нам в избу? Был вечер, ты постучался и попросился переночевать. А избушка у моей матери такая тесная, такая крохотная, что взрослому не поместиться. И детей у матушки полно, ты и сам видел — в каждом углу, в каждой дырке, и все кричали, плакали, потому что матушке нечего было дать им поесть. Тогда ты пошел, принес хлеба и молока, накормил детей и снова попросился переночевать. Тут матушка отозвала меня и сказала: «Какой-то смешной человек пришел, называет меня госпожой и просит о ночлеге, видит же, что нам некуда его положить». А ты подошел к нам и сказал, что тебе в избу и не нужно, ты вполне удовольствуешься и порогом избушки, было бы только подходящее полено под голову положить. Так ведь?

Нипернаади улыбнулся и ничего не ответил.

- Так ты и проспал ту ночь на пороге нашей избушки, - продолжала Кати, - и на другое утро ты не ушел. Остался у нас, присматривал за детьми, чинил избу, делал мужскую работу. Помнишь, как ты бежал к озеру, а за тобой с визгом неслась целая орава ребятишек? Они думали, что ты шутишь, но когда вы добрались до озера, ты песком и мылом отчистил их. Как овечек, затаскивал их п о одному в воду, зажимал между колен и мыл, и споласкивал. Как они ни кричали, как ни брыкались, ты и внимания не обращал. Дети были обескуражены и страшно застыдились, когда вышли из воды. Домой шли поодиночке, как побитые, ни смеха, ни визга. «Завтра и тебя отведу на озера!» - сказал ты. Я в ответ засмеялась: «Неужели я такая грязная?» А ты ответил: «Не грязная, а на озеро я тебя завтра все равно отведу». Я, глупая еще подумала, а вдруг какая-то пылинка или пятнышко сажи все же осталась у меня на лице, кто знает? А может, он считает меня неряхой — вот я и встала до рассвета и бегом к озеру. Уж я там мылась, намывалась, сто раз туда и обратно прошлась, уж кажется чище господской барышни в городе. А пришла домой — ты ничего не заметил.