Шарлотте Вайце - Письмоносец

— Учти, он, наверно, не выживет на воле, — сказала мама, — он не приучен сам находить корм. Но я знаю, что мы сделаем, — сказала она. — Похоронить нашу птицу по-настоящему мы не можем, но мы поставим ей памятник.

Каспар нашел в саду более-менее красивый камешек, а мама написала на нем лаком для ногтей имя дрозда. Они поставили его в углу сада и положили рядом букет цветов.

К вечеру Каспар вышел из дому. Дрозд валялся посреди лужайки лапками кверху. Он со всей силы пнул его, так что он отлетел и ударился об изгородь.

— Идиотская птица, — сказал он.

Мама стояла в дверях, выходивших в сад.

— Каспар… — сказала она и странно посмотрела на него.

Она тут же ужасно разозлилась. Она назвала его вруном и тысячу раз плюнула. Она шипела, кричала и визжала.

Прошло много времени, пока мама не увидела, что ее сын стоит совсем один посреди лужайки и качается из стороны в сторону. Мама подошла к нему, и на нее что-то нашло. Ее лицо изменилось. Мама бросила на Каспара такой взгляд, которого он раньше ни у кого не видел. Как будто она узнала в нем кого-то, про кого он и сам ничего не знал. Она моргала глазами и хлопала его по плечу.

— Прости, — сказала она, — я не знаю, что на меня нашло. Но ты мне не просто сын, ты еще и хороший друг. Мы с тобой так похожи.

Он простил ее и поклялся самому себе, что никогда не причинит ни одному живому существу страданий. В будущем он даст себе труд заботиться о других существах.

Каспар разворачивает ночник так, что свет бьет в глаза. Пот катится с него и щиплет губы, но он все равно засыпает. Улыбка Лэрке вырастает перед закрытыми глазами, розовые губы и руки движутся взад-вперед над флейтой. Потом у него на лице опять начинает облезать кожа, он ощупывает его руками и замечает черты, которые должен бы знать, но не может припомнить откуда.

Каспар просыпается, хватает ртом воздух и смотрит на часы. До утра еще далеко. У него все болит, но наверху ходит София. Может, у нее найдется панодил?

Он выбирается из постели, выползает в коридор и поднимается по лестнице. Когда он добирается до ее двери, силы иссякают. Каспар вытягивает руку, чтоб постучаться, но внезапно ослабевает. София высовывается из комнаты.

— Каспар, — тихо произносит она, — входи.

Она помогает ему добраться до постели, он глядит ей в глаза. Она тоже не спала.

— Почему здесь такая ужасная жара? — шепчет он. — Нельзя ли сделать потише обогреватель или класть в печку меньше дров?

— Я как-то читала в одном журнале, в котором было приложение про толкование снов, что чем в помещении теплее, тем больше тебе снится снов. От тепла мозг закипает, и картины, которые, может быть, долго лежали и ждали своего часа, начинают вырастать. Но мне ничего не помогает, наверно, у меня уже иммунитет. Иногда мне просто хочется…

Горит только один ночник, абажур светится красным светом, она садится на кровати.

— …чтобы кто-нибудь развел большой костер и кинул меня туда. Когда мир вонзает в тебя свои когти, я уверена, что тогда увижу непривычные вещи. Всего один коротенький сон — и я умру счастливой!

София устало проводит себе по лицу своими большими руками, потом она открывает глаза и глядит на него.

— Ты не расскажешь мне, что тебе снится?

Каспар мотает головой.

— Может, это заразно?

Каспар несколько раз открывает и закрывает глаза. Нелегко превратить картинки в слова. Но сегодня ночью в воздухе висит что-то такое, чего раньше не было. София сидит вплотную к нему, собирается слушать, а впереди у них вся ночь. Снаружи царство непогоды, до ближайшего города много километров, и никто не знает, что они здесь не спят.

— Ну, мне приснилась девушка, молодая девушка, и что я с ней занимаюсь любовью. И вдруг с моим лицом что-то происходит, кожа слезает, и под ним — другое лицо.

— А оно тебе знакомо?

— Нет, но мне кажется, я его должен знать.

Рассказывать свои сны — странное занятие, Каспар раньше никогда не пробовал. Клейкие нити паутины расплетаются.

София подтыкает одеяло вокруг них.

— Ни один человек не знает самого себя полностью. А те, кто заявляет, что знает, те всегда что-то забывают.

София откашливается и начинает рассказ:

— У меня была сестра. Или точнее, мы были больше чем сестры. Мы были сиамскими близнецами и срослись таким образом, что смотрели прямо друг другу в глаза. Мы были как зеркала: если она улыбалась — то и я улыбалась. Если она плакала — то и я плакала. Сначала врачи побоялись разъединять нас. Но когда нам исполнилось три года, в поселок приехал специалист. Он сказал, что слышал о нас. Может, он надеялся, что прославится, если операция пройдет удачно? Врач сказал, что мы не доживем до совершеннолетия, если ничего не предпринять. Кроме чисто физических причин он еще считал, что психически для нас будет лучше, если нас разъединить.