Арман Лану - Майор Ватрен

Он посмотрел на Франсуа, потом на Камилла, изобразил на своем лице негодование и произнес:

— Боюсь, Субейрак, что ты не вполне отдаешь себе отчет в том, что делаешь, поручая женскую роль этому существу, предназначенному, более того — созданному для нее! Камилл, всячески приветствую вас!

— О чем ты сейчас будешь читать?

— О детях Магомета.

— Ты за или против них? — поинтересовался Франсуа.

— Я — против, — ответил Альгрэн, — но, естественно, это зависит от позиции, которая будет занята в отношении рассматриваемого предмета…

— И обратно… — сказал Фредерик.

Альгрэн пожал руку трубачу Леблону.

— Высокая честь! — воскликнул der Komponist, которого Франсуа называл «Трагическим снегирем» за его манеру свистеть, сочиняя свои произведения. — Высокая честь, душка Леблон, для рядового второй очереди, без чинов и званий, для пролетария, которого музыка преображает и возносит в платоновские сферы высшего общества лейтенантов и капитанов! Золотая нашивка почтила сейчас твой скромный грубошерстный рукав, о гений берегов Скарпа и села Жанлен-ле. О! Тебя приветствует один из наших уважаемых членов. Высокая честь, господин член университета, высокая честь, господин член!

— Мне бы лучше во Францию вернуться, — ответил Леблон.

— Как? Ты, великий Леблон, подвержен таким слабостям?

— Загвоздка-то в том, что я все ж таки побаиваюсь, господин Фредерик. Моя подружка, она мне вот чего сказала: «Твои черты навеки врезались в мою память».

— Ну и что же?

— Так вот, я все-таки боюсь, как бы она за другого не вышла, господин Фредерик.

Эта трогательная наивность рассердила Фредерика, на него нашел один из тех приступов словесного неистовства, в которых он весь словно выплескивался наружу. Он снова спрятался за личину чудака, которого он так часто изображал.

— Г’ебята, с’ушайте меня! Я сделал грандиозное открытие, которое потрясет Науку и Искусство. Неверно, будто мы живем на поверхности шара. Это иллюзия! Г’ебята, вы этому верите, потому что вам так говорили. На самом деле мы живем внутри шара… Вот это — правда. Знаю, знаю — вас удивляет, г’ебята, что мы не падаем в воздух? Я так и думал. Ошибка, грубая ошибка! Если земля внутри пустая, то всякая тяжесть должна притягиваться не к ее центру, а к середине той сферы, которая нас окружает. Слушайте внимательно, г’ебята…

Франсуа посмотрел на Фредерика. Что-то чрезмерное было в этом безумном потоке слов, что-то не похожее на его обычное балагурство. Камилл, ставший серьезным, заговорил с Франсуа о своей роли, но тот сделал ему знак замолчать. «Трагический снегирь» безумствовал, подражая какому-то неистовому лектору.

— Г’ебята, если копать достаточно глубоко, то мы через некоторое время выйдем к наружной поверхности земли, настоящей земли. И тогда мы увидели бы настоящее небо, то, которое мы не знаем! Г’ебята, вы понимаете, а? Копать, чтобы увидеть небо.

Он вдруг без перехода изменил тон:

— Послушай, Франсуа, вот ты, я уверен, ты понимаешь…

Фредерик многозначительно подмигнул. Этот жест при всем его шутовстве был полон странного смысла.

— К-как, окунем его в синьку? — спросил Тото.

— Нет, г’ебята, вы этого не сделаете. Это будет не по-д’ужески!

Однако именно это уже не раз случалось с ним!

Беспрерывно балагуря, Фредерик испытывал какую-то странную потребность доводить окружающих до тошноты своими шутками. Однажды, чтобы отплатить ему, ребята из театральной труппы окунули его по колени в синюю краску. Фредерик был счастлив, как никогда.

— Ах нет, — сказал он, — наипрекраснейшая мадемуазель Камилла, такая милочка, прямо телочка, она не разрешит в своем присутствии подобное эротико-мазохистское распутство.

Остальные молча переглядывались.

— Хорошо, хорошо, ребята, я ухожу. Я понял. Леблон — музыку!

Леблон поднес ко рту трубу и заиграл бешеную польку. «Трагический снегирь» вышел с видом избалованного повелителя, приветствуя незримые народные толпы и милостиво отвечая на восторженные крики.

— Все-таки с-с-следовало бы его окунуть, — заметил Тото Каватини. — Ты не сообразил, Франсуа.

— Паяц! — сказал Ванэнакер среди общего молчания. — У меня от этого пономаря под ложечкой засосало. Я хочу есть.

— Обжора, — машинально ответил Франсуа, как говорил когда-то в батальонной столовой.

Молодой офицер был озабочен. Трудно разобраться в этом Фредерике. Эта настойчивость, с которой он повторял «копать землю»… Знает ли он? «Штубе» для репетиций была смежной с их комнатой…