Арман Лану - Майор Ватрен

Субейрак, не двигаясь, смотрел на Темпельгоф. Он чувствовал нетерпение своего спутника, но не хотел заговорить первым.

Расположенный на небольшом пригорке между лесом и покрытыми вереском дюнами с одной стороны и ржаным полем с другой, опоясанный высокой оградой из колючей проволоки, Темпельгоф представлял собой почти правильную геометрическую фигуру: два неравных полукруга, соединенные между собой по линии диаметра. В центре, среди грубо сколоченных бараков, возвышалось большое, тщательно отделанное деревянное строение с широкими окнами. Это был лагерный театр, построенный не для военнопленных, а для «гитлеровской молодежи».

В этом здании Франсуа собирался вскоре поставить «Комическую историю». Превосходная сцена использовалась для работы драматических коллективов, а когда не было представлений, в театральном зале собирались пленные офицеры, чтобы почитать, поработать или выпить кружку-другую густого, темного, но некрепкого пива.

Косые солнечные лучи освещали алый флаг с черной свастикой на белом круге. К этому зданию примыкали дома Lagerfuhrung [35] Управление лагерем (нем.) . ; полицейский пост, господствовавший над единственной дорогой, которая вела на станцию, почта, амбулатория, ремонтные мастерские, склады. Все это вместе, покрытое инеем, представляло красивую и ясную картину; сверкающая белизна льда придавала ей сходство с фламандскими примитивами.

— Нет, еще не начинали! — продолжил разговор образцовый беглец. — Знаешь, почему?

— Догадываюсь, — сказал Субейрак. — Но я тут ничего не могу поделать.

— Послушай, нет, ты послушай. Вот что было сказано сегодня в докладе, как раз перед тем, как ты вошел. Я запомнил текст: «Франция больше не воюет с Германией. Следовательно, побеги бесполезны. Разве только из-за эгоистического желания свободы, — да, да, именно так и было сказано — „эгоистическое желание“, — разве можно только из-за этого подвергать риску наказания остающихся товарищей, в частности тех, кто не в силах бежать из-за своего возраста или по состоянию здоровья». А? Каково?

— Кто это сочинил?

— Полковник, комендант лагеря. Не бош — француз. Староста. Маршандье, зуав! Какая нелепость, Субейрак! В таком случае я — эгоист! Значит надо отнять возможность бежать у всякого, кто хотел бы удрать к черту из этого лагеря только потому, что это может повредить всей богадельне престарелых капитанов. Он просто спятил, твой друг полковник!

— Я думаю, Эберлэн, ты этого никогда не поймешь… Есть вещи, которые он должен говорить, потому что немцы от него требуют. Это входит в его обязанности. Ведь кто-нибудь должен это делать!

— Никто его не заставляет — он может откланяться, и всё.

— Может. И тогда не будет лекций. Не будет театра. Не будет дополнительного питания. Не будет лавки. Не будет прогулок вне лагеря. Переписка будет сведена к установленному минимуму, пойдут обыски, придирки…

— По-моему, так лучше.

Его рот искривился: образцовый беглец был непримирим. С Эберлэном приходилось обращаться по-особому. Уж если он начинал выходить из себя — лучше всего было дать ему успокоиться.

Франсуа посмотрел в сторону барака, где читались лекции на любые темы — от бухгалтерии до разбора «Могилы Эдгара По», служились мессы и проводились собрания фольклористов или кружка католического действия, в котором мужчины, лишенные женщин, серьезно обсуждали вопрос: «В какой мере мужья выполняют свои обязанности по отношению к женам». В данный момент Альгрэн рассказывал там о печальной участи потомков Магомета и о том, как произносится по-немецки слово «Пуатье».

Южный ветер пригибал к земле и нес в их сторону дым, поднимавшийся из труб. Скоро начнется оттепель.

— Послушай, — сказал наконец Субейрак, — я понимаю, к чему ты клонишь. В сущности, вы бросили это дело только потому, что если вести подкоп из вашего двенадцатого барака, то он будет слишком длинным.

— Ну да. Мы пробовали, это ужасно. Сплошной песок, приходится крепить лесом, особенно если копать весной… Вечно будет не хватать досок. Поэтому приходится вернуться к первому варианту — бежать из… из твоего барака. Постой, постой, послушай меня. Самое разумное, чтобы подкоп шел из того барака, где театр. Из семнадцатого. У нас три возможности. Из комнаты вестовых практически неосуществимо и слишком рискованно. Немцы подсаживают шпиков к солдатам. «Штубе» для репетиций имеет свои преимущества и свои неудобства. Твоя «штубе» — одни преимущества. Сто восемьдесят метров вместо двухсот. Гораздо удобнее в отношении люка, в отношении электричества, вентиляции, выноса земли. Наконец — почва. Нет, самое лучшее — это твоя «штубе». Потому что это самый короткий путь. Потому что время не терпит. Потому что вы свободны. Потому что у вас все под рукой. Потому что у вас в бараке не торчат постоянно сорок восемь ребят — музыкантов, хористов или тулузских певцов, которые все время смотрят, как ты перетаскиваешь землю в консервных банках. Разумеется, ты уходишь с нами.