Сурат - Автопортрет с отрезанной головой или 60 патологических телег

— Хм, и давно это у вас?

— С самого детства, доктор.

— Ну, что же вы так, голубчик, ведь так и помереть недолго.

— Я не хочу умирать, доктор. И жить не хочу.

— А что же вы хотите?

— Ничего не хочу вообще.

— Ээ, голубчик, да у вас нирвана…

— Это опасно, доктор? Что это значит?

— Это значит полный пиздец.

— Как это верно сказано, доктор. Что же мне теперь делать?

— Ничего, голубчик. Вам теперь уже ничего делать не нужно.

— А как же мне жить теперь?

— Это неважно.

— Что вы такое говорите, доктор?!

— Это тоже неважно.

— Да что с вами, наконец, такое?

— От вас же, голубчик, и заразился… Но это уже не имеет решительно никакого значения.

— Ой, доктор, честное слово, я не хотел…

— Это ничего.

— Неудобно все-таки…

— Удобно.

— Ну, тогда я, пожалуй, пойду?

— Зачем?

— А зачем оставаться?

— Верно, незачем. Тогда до свидания.

— До свидания, доктор. (За дверью.) Кто-нибудь — позовите врача!.. У доктора приступ нирваны… Да скоре же, скорее… Сюда… Ой… Поздно. Да… Неудобно все-таки получилось. Вот ведь зараза…

Анечка вылупилась из города Павлограда, как из тухлого яйца. По крайней мере, мало что она так ненавидела, как свой родной город. Правда, она всегда отстаивала превосходство павлоградских шоколадных сырков над всеми остальными, но это только потому, что кулинария была для нее священной темой, а вовсе не Павлоград. Все, что сделала Анечка в родном городе, так это окончила школу, но ей хватило и этого. Анечка была полноватой девочкой, не отличающейся остротой ума, поэтому учеба ее не интересовала ни с какой стороны, а одноклассники так и вовсе замучили. О школьных своих годах она всегда вспоминала с большой неохотой и настроение у нее при этом портилось мгновенно. Я, грешным делом, думал, что Анечка совсем идиотка, но однажды она меня поразила знанием стихов Агнии Барто. По радио играла песня Маши и Медведей:

Я пристал к Ане, чтобы она вспомнила отсутствующую строку, но она сказала, что не помнит. Я решил обличить ее в том, что она вообще не знает этих стихов, как вдруг она прочла мне их продолжение, которого не было в песне и которое я сам начисто позабыл. Вот так Анечка.

Когда я с ней познакомился, это была милая девушка с пухлыми, но очаровательными формами, слегка шепелявящая, с кучей комплексов по Фрейду и всей его людоедской своре, не особо умная и уже ненавидящая свою работу.

Работу эту она невзлюбила с самого начала и по сей день терпеть ее не может. Плиточником-облицовщиком Аня стала по прихоти безымянного центра занятости, куда она пришла сдаваться в плен вскоре после своего побега из Павлоградского концлагеря. Вопрос не в том, нужен ли девушкам какой никакой показатель IQ, вы уж поймите правильно, а в том, нужны ли вообще эти девушки, раз они не нужны никому? Аня как продукт (своего города, своей мамы или кто ее там сделал) предназначалась только для одного — для выхода замуж за платежеспособного товарища с широкой спиной, который обеспечил бы ей нормальное существование без необходимости работать. А она бы рожала ему детей. В конце концов, а что, нормальный обмен. Ты за нее работай, а она тебе детей нарожает. Я лично знаю одну девушку, которая шикарно устроилась, выйдя замуж за бизнесмена и родив ему дочку. Правда, девушка эта была небесной красоты (чем Аня похвастать не могла) и счастье ее оказалось весьма сомнительным, но это уж как кому повезет. Анечке же не везло вообще, словно ее кто заговорил. Нет, я, конечно, намекал ей, что, если она не хочет выкидывать этот бред из головы, то надо не сидеть сложа руки, а искать своего рыцаря на белом бумере. “Кому я такая нужна…” — печально возражала она и продолжала, не смотря на столь реалистичную позицию, мечтать. А вы знаете, как у нас принято к мечтам относиться. Мечты, как блохи, пускай кровь сосут, зато с ними не так скучно.

Я же сам чуть с этой Анечкой не влип, да Бог миловал. Анечка к тому времени уже изрядно пополнела, и я помню, как сидел зимой в нетопленой квартире, но совершенно не мерз — меня вполне согревали гормоны, которые я же и выделял, часами созерцая необъятную анечкину задницу со сползающими с нее штанами. Анечка работала, а я колебался, снять с нее эти штаны прямо здесь или сначала пригласить домой? К счастью, я струсил и все-таки пригласил домой, а она тоже струсила и отказалась. С этого момента никаких половых чувств к Анечке я больше не испытывал и между нами установились теплые братско-сестринские отношения.