Алехандро Самбра - Семейная жизнь

Он заезжает на разделительную полосу и останавливается, чтобы немного успокоиться. Выключает радио и ждет удобного момента, но когда в потоке машин возникает окно, мотор опять глохнет, и Мартин в отчаянии смотрит на приближающийся грузовик. Тот, вильнув, огибает его и возмущенно сигналит.

Мартин сдается и снова едет на юг. Стоит ему только подумать о том, что надо попробовать развернуться или съехать с шоссе, как его охватывает леденящий ужас, и он может лишь двигаться дальше по прямой. Он подъезжает к будке для сбора дорожной пошлины, и сборщик улыбается ему, но он не в силах улыбнуться в ответ. Как заведенная игрушка, он продолжает медленно ехать до самого Ранкагуа.

Я никогда не бывал в Ранкагуа, пристыженно думает Мартин. Он вылезает из машины, смотрит на прохожих, пытается угадать время по сутолоке на Пласа-де-Армас. Двенадцать? Нет, одиннадцать. Еще рано, но он проголодался. Он покупает эмпанаду2 и проводит в припаркованном автомобиле не меньше часа — курит и думает о Пас. Его раздражают эти многозначительные имена, такие звучные, так откровенно символические: Пас, Консуэло — мир и утешение. Если у него когда-нибудь будет ребенок, думает Мартин, он подберет ему ничего не значащее имя. Потом он делает по площади двадцать четыре круга (хотя сам их не считает), и какие-то девчонки, явно прогульщицы, начинают посматривать на него с недоумением. Он снова паркуется, и тут звонит его телефон; Мартин говорит Пас, что он в супермаркете. Она хочет, чтобы он немедленно вернулся. Он отвечает, что не может: надо забрать дочь из школы.

— Значит, тебе наконец разрешили с ней видеться? — спрашивает она, донельзя обрадованная.

— Да. Мы пришли к соглашению, — отвечает он.

— Я ужасно хочу с ней познакомиться, — говорит Пас.

— Не сейчас, — говорит Мартин. — Как-нибудь попозже.

В обратный путь он пускается только в четыре пополудни. На этот раз все проходит гладко, по крайней мере, без особых волнений. Наконец-то я по-настоящему научился водить машину, думает он вечером, перед сном, с чувством легкой гордости.

Однако в субботу, по дороге на свадьбу, мотор глохнет опять. Мартин говорит, что ему «ест глаза» — он не уверен, что это правильное выражение, но употребляет его. За руль садится Пас; у нее нет прав, но это неважно. Он смотрит на нее — сосредоточенную, с ремнем безопасности между грудей. На свадьбе он много пьет. Очень много. И тем не менее все проходит отлично. Он обаятелен, хорошо танцует, отпускает несколько удачных шуток. Подруги Пас поздравляют ее. Она снимает свои красные туфли и танцует босиком, и он думает, как глупо с его стороны было вначале сомневаться в ее красоте: она прекрасна, она свободна, с ней весело, она просто чудо. Его тянет сказать ей прямо здесь, на танцплощадке, что все потеряно и ничего уже не исправить. Что в среду семья возвращается. Мартин возвращается за столик, смотрит, как она танцует с друзьями, с женихом, с отцом жениха. Заказывает еще порцию Jack Daniel’s и опрокидывает ее залпом. Жгучая боль в горле доставляет ему удовольствие. Он глядит на стул с сумочкой и туфлями Пас. Он хочет взять эти красные туфли и хранить их, словно какой-нибудь фетишист.

Следующий день — похмельный. Мартин просыпается в полдвенадцатого под странную музыку, кажется, в стиле нью-эйдж; Пас подпевает ей на кухне. Она встала рано, купила морского леща и тонну овощей и теперь жарит все это в воке, залив соевым соусом и медленно перемешивая. После обеда, растянувшись голым на кровати, Мартин считает веснушки на спине Пас, на ее заду и ногах — двести тридцать три. Это подходящий момент, чтобы во всем признаться, и он даже думает, что она могла бы понять; конечно, она придет в ярость, высмеет его, покинет на несколько недель или даже месяцев, будет чувствовать себя дурой и тому подобное, но она его простит. Он начинает говорить — робко, нащупывая нужный тон, — но она обрывает его и уходит забрать сына, который остался у ее родителей.

В пять они возвращаются. До сих пор мальчик при Мартине в основном помалкивал, но сегодня раскрепощается; похоже, Мартин заслужил его доверие. Впервые они играют вместе. Сначала пытаются расшевелить Миссисипи, который еще не совсем выздоровел, но вскоре бросают это занятие. Потом мальчуган кладет помидоры рядом с апельсинами и говорит Мартину, что хочет апельсинового сока. Мартин берет помидоры, но едва он заносит нож над первым из них, как мальчик кричит: «Не-е-е-е-е-ет!». Они повторяют эту процедуру десять, пятнадцать раз. Вводят вариацию: занося нож, Мартин будто бы замечает разницу и прикидывается взбешенным, говорит, что вместо апельсинов продавец подсунул ему помидоры, делает вид, что сейчас помчится туда и устроит скандал, — и все это ради того, чтобы мальчик, хмельной от счастья, снова закричал: «Не-е-е-е-е-ет!»