Анри Картье-Брессон - Диалоги

Любопытно, что мы уже долго разговариваем и вы ни разу не произнесли слово «журналист», хотя фотограф – это журналист.

Да какой из меня журналист! Например, я очень хорошо знал [Эдгара] Вареза, и мне не пришло в голову его сфотографировать. То же самое, когда [Рудольф] Нуреев приехал в Париж… Если не стимулируется визуальный аппетит, аппарат не поднимется к моему глазу. Я знал кучу людей, и мне никогда не приходило в голову заставить их позировать. Исключение – это [Пьер] Боннар: он был очень любезен, но как только я брал в руки аппарат, он начинал жевать своё кашне, говорил, что у него зубы болят, и тем не менее соглашался фотографироваться. Он спрашивал меня, почему я «нажал» именно в этот момент, и я ему отвечал, что не могу этого объяснить.

Боннар разрешал себя фотографировать, а вы мне только что сказали, что этого не хотите.

А! Да, не хочу, чтобы мне делали то, что я делал другим… В конце концов, это в шутку я сказал, настоящая причина в том, что когда меня фотографируют, это мешает мне выполнять мою работу обозревателя. Я фотографировал также Жана Ренуара, но это потому, что я с ним работал, был его вторым ассистентом, а первым был в одном фильме [Жак] Беккер, в другом – [Андре] Звобода.

Я работал с Ренуаром на «Загородной прогулке» и «Жизнь принадлежит нам», этот фильм был снят для [французской коммунистической] партии. В этом человеке, который сдал свои позиции после процессов в Москве, были некие внутренние сложности. Мне нравилось работать с ним, потому что это было трудно. Иногда, если дело не шло, он был угнетён, но когда всё двигалось как по маслу, с ним было замечательно. Кроме всего прочего, я любил работать с ним над диалогами, искать точное слово. Но не только это, потому что ассистент должен делать всё: надо было в нужный момент предложить ему партию в пинг-понг, выпить по стаканчику божоле. Постоянно нужен был психологический подход… Честно говоря, ассистент был у Ренуара прислугой, выполняющей всю работу. Я его невероятно любил. Он прислал мне прекрасное письмо, когда я начал рисовать, очень, очень красивое письмо! Это любопытно! Я не верю ни в Бога, ни в дьявола, но меня всегда поражали совпадения… в моей жизни всё время совпадения. Это рождает какую-то радость, и в то же время это как удар в солнечное сплетение.

Совпадения? Почему вы говорите об этом в связи с Ренуаром?

Потому что однажды я разбирал письма друзей, настоящие письма. Они были в конверте, и я его разорвал. А назавтра узнал, что это был день смерти Жана! Однажды в Дели показываю я Ганди мою книгу фотографий [61] Речь идет о каталоге выставки, организованной в 1947 году: “The Photographs of Henri Cartier-Bresson“, texts of Lincoln Kirstein and Beaumont Newhall, New York, The Museum of Modern Art, 1947. . Он внимательно их разглядывает, страница за страницей, ничего не говоря. Вдруг ему попадается фотография [Поля] Клоделя, который смотрит на катафалк перед церковью в Бранге. Он останавливается и спрашивает меня, что здесь изображено. Слушая меня, он повторяет много раз: «Смерть, смерть, смерть…», а потом продолжает переворачивать страницы. Меньше чем через час после того, как я от него ушел, он был убит.

Но были и другие совпадения. Когда мне было 19 лет, я ездил к Максу Жакобу и встретил Пьера Колля [62] Колль, Пьер (1909–1948) – парижский галерист, близкий к группе сюрреалистов. , мать которого была из Кемпера, как и Макс. Пьер привел меня к ней, и она мне погадала. Я хотел путешествовать по морю, поехать на Восток, и она мне сказала: «Нет, нет, но возможно, позже вы поедете на другой конец света, вас обворуют, а вам это будет совершенно всё равно». Это происходило в 1928 или 1929 году, а в 1934 году я был в Мексике, где подписал незаполненный чек для начальника экспедиции, который никогда мне не вернул эти деньги.

Она сказала мне ещё: «Вы потеряете кого-то, и это вам причинит глубокую печаль». Брат моей матери служил в нашем посольстве в Рио, он упал со скалы и разбился.

В 1931 или 1932 году она мне сказала также: «Вы женитесь на какой-то женщине не из Китая, не из Индии, но она и не белая, и этот брак будет трудным». В 1937 году я женился, как вам уже рассказывал, на яванке. Она принадлежала к матриархальному обществу. Я ей невероятно многим обязан, она была очень хорошим поэтом. [Жану] Полану и [Анри] Мишо очень нравились её стихи, и я хотел бы их издать.