Яков Рыкачев: Коллекция геолога Картье

— А почему бы не продать папаше Ледрю эти два кресла? — сказал Робер, высокий сильный юноша с открытым лицом и ясными глазами, выглядевший значительно старше своих семнадцати лет.

— Ты же знаешь папашу Ледрю, — печально отозвался Поль, его сверстник и друг. — Он ничего не даст за это старье…

Робер хмуро оглядел почти пустую столовую: круглый, тяжелый обеденный стол посреди комнаты, два старых, потертых кресла у стены. Когда еще здорова была тетя Мари, пришлось расстаться сначала с красивым резным шкафом, высоким, как собор, за-тем с картинами, с фарфоровым сервизом, со старинными бронзовыми часами, а под конец даже со стульями. А что было делать, если в доме не оставалось ни франка?

— А помнишь, Поль, какой славной была эта комната, когда отец был с нами? Ты приходил ко мне, и мы вчетвером усаживались за накрытый стол. Отец рассказывал о своем путешествии по Африке, и тетя Мари поминутно восклицала: «Ах, дорогой Анри, это же страшно!» А когда ты приходил с мосье Луи, они вспоминали о войне, о том, как вместе били бошей в Сопротивлении…

При этом воспоминании морщинка боли прорезала высокий и чистый лоб юноши, но он, подавив боль, сжал кулак и с силой ударил по столу.

— Не будем унывать! — воскликнул он. — Я уверен, что отец скоро найдется! Надо только достать сейчас денег и уплатить за лечение тети Мари. Отец никогда не простит мне, если с ней, не дай бог, что-нибудь случится… Идем в кабинет!

— Но ты же не хотел трогать там ни одной вещи, — неуверенно заметил Поль.

— А сейчас нужно! — сказал Робер. — Главное — сохранить рукописи и книги отца, а вещи он и сам ни во что не ставил. Да и что говорить: у меня же нет другого выхода!

— Это верно…

— Сколько еще надо мне продержаться? Вот вернутся из Алжира мосье Луи и Мадлен… Они наверняка узнали там что-нибудь об отце…

— Я тоже так думаю, иначе папа давно бы возвратился в Париж.

— Ну вот видишь…

И Робер решительно повернул ключ в двери, ведущей в рабочую комнату отца.

Робер не заходил в эту комнату более двух месяцев, почти с того самого дня, как отец ушел из дому, обещав вернуться через час, и бесследно исчез. Поиски, предпринятые полицией, не дали пока никаких результатов.

— Робер, — сказала тогда тетя Мари, — я убеждена, что твой добрый отец и мой дорогой брат Анри жив и настанет день, когда он вернется к нам. Пусть же в его кабинете, который он так любил, все останется в том виде, как было при нем…

Посреди комнаты, освещенной двумя широкими окнами, юноши остановились. Вдоль одной стены на особых подставках были установлены остекленные витрины с образцами горных пород и минералов. Над витринами висели на стене ярко раскрашенные, фантастические маски, луки, стрелы, причудливые украшения и предметы культа какого-то негритянского народа, среди которого отец Робера, геолог Анри Картье, прожил около двух лет. Вдоль другой стены выстроились высокие, до потолка, шкафы, тесно уставленные книгами. Широкий простенок между окнами был увешан многочисленными рисунками карандашей и акварелью; эти рисунки, выполненные самим Картье, изображали различные виды тропической природы.

В углах кабинета, словно хранители этого экзотического музея, стояли два чучела: крупная человекообразная обезьяна, по-видимому горилла, и странная, красно-синяя птица величиной с аиста, с большим, широким, тупым клювом.

Рабочий стол Анри Картье занимал почти четверть комнаты. Робер знал, что ящики стола забиты альбомами, фотографиями, зарисовками, записными книжками; там же в большом среднем ящике хранилась рукопись книги, которую отец начал писать сразу по своем возвращении из трехлетнего путешествия по Экваториальной Африке и закончил незадолго до своего таинственного исчезновения. На столе — микроскоп, маленькие весы под стеклянным колпаком, стойки с пробирками, густо исписанный блокнот, перекидной календарь, открытый на роковом дне: 14 марта.