Анри Картье-Брессон - Диалоги

Однажды, уже не помню где, меня спросили, что я думаю о Leica, и я сказал, что он может быть долгим горячим поцелуем, может быть и выстрелом из револьвера, и кушеткой психоаналитика. С Leica можно делать всё что угодно. Фотография, которая меня трогает, начинается с появлением моментального фото: это фотографии Лартига.

Преклоняюсь перед Дуано. Ум, глубина Дуано, его человечность – он чудесный человек.

Нескольких фотографов я очень люблю. Мне нравится смотреть их работы, здесь есть соперничество. Конкуренции не существует, конкуренция – вздор, это бич нашей эпохи. Мы не лошади на скачках. Скажу вам прямо: я терпеть не могу спорт. Сейчас даже звёзды почти ничего не значат, только нации! Ужасно! Это заменяет войну… Что за концепция: быть самым сильным, быть лучшим!

Мне нравятся физические упражнения, я всегда очень любил одиночные виды спорта, такие как велосипед, плавание, ходьба, но соревнования – это нет.

Любопытно, что так говорит тот, кто выиграл соревнования.

Ну да, это так, но я с этим ничего не могу поделать, что вы хотите?

Вы знаете Алена Дуарину. Это кинооператор, мы вместе были в плену. В нашей компании он представлял кино, а я – фотографию.

Однажды в 1941 или 1942 году мы копали землю. Он сын моряка, капитана дальнего плавания. И вот мы надрываемся, ковыряем эту землю на ферме, и вдруг Ален говорит: «Слушай-ка, Анри, представь себе, что за этим холмом (а мы были на дне лощины) – представь, что за ним море».

Это изменило всю мою жизнь: почувствовать, что за холмом может быть море, держать взгляд за линией горизонта. Вот это и важно.

С чего начнем?

Как вам угодно, раз уж речь идет не об интервью, а о разговоре. Журналисты хотят всё получить, но не дают взамен ничего своего. Однако люди всё ещё вызывают у меня любопытство. И потом, я не люблю, когда меня просят объяснять. Мне не интересно «говорить о фотографии». Живопись, живопись, живопись! В моих глазах только она. С самого начала. А от меня хотят, чтобы я говорил о себе!

Это расплата за славу, оборотная сторона известности…

Фууу! Чепуха! Все мы известны нашему консьержу и Службе общей информации.

Согласен, но некоторые более известны, чем другие…

Всё это ерунда. Но известность – тяжёлая ноша. Надо быть одного цвета со стеной, не отказываться от себя настоящего и не забывать тех вещей, в которые веришь. Я всегда буду беглым заключенным. У меня уже есть медаль, и я ею дорожу, хотя она и шоколадная. Она имеет особый смысл, очень много для меня значит. Никогда меня не поймают на крючок, особенно на крючок «знаменитости». [Пьер] Алешинский прислал мне книгу, в которой я нашел такой афоризм: «Известность настигла его и задала ему славную взбучку».

Вы по-прежнему анархист?

Да, и всегда им был. С того момента, как мне открылось, очень рано, что кроме иудео-христианской и мусульманской цивилизаций есть и другие миры. Анархизм – это прежде всего этика. Она остается неизменной. Изменился мир, но не анархическая концепция, то есть недоверие к любой власти. Именно благодаря этому я нашёл решение той фальшивой проблемы, что зовётся известностью. Потому что быть знаменитым фотографом – это форма власти, а я этого не хочу.

Значит, то, что вы не позволяете себя фотографировать, надо понимать в этом смысле?

Конечно. Это не от склонности к секретам, тонкой стратегии или кривлянью, или ещё не знаю от чего ещё! Надо оставаться незамеченным. Сохранить себя любой ценой. Тот факт, что за тобой наблюдают, меняет твой взгляд на других. Люди не понимают этого, потому что мы живём в мире, где надо быть известным. Разве не глупа эта одержимость: «я, мне, моё…»? Они охвачены неистовым желанием что-то делать. Чтобы оставить след? Какое тщеславие! Какая иллюзия!

Действительно, вас никогда увидишь по телевидению…

Меня? А чего ради? Я не артист!

Далай-лама, к которому вы неравнодушны, там прекрасно побывал…

Мне важно знать, зачем он там был. Поскольку он политик, глава государства, он хотел привлечь внимание к своему делу. А для нас телевидение – это цирк с г‑ном Луаялем на арене. Кроме случаев, когда это происходит один на один. Это исключение. Что касается кинофильмов, я избегаю смотреть их по телевизору. Они не для этого сделаны. Телевизор слишком маленький. Актеры оказываются размером с мизинец.