Алина Никонова - 99 глупых вопросов об искусстве и еще один, которые иногда задают экскурсоводу в художественном музее

Струйская к этим либералам точно не относилась. Ее сыновья не брезговали развлекаться с крестьянками, от этих отношений порой рождались дети, а хозяйка не задумываясь откупалась от нежданной родни и выдавала девиц замуж. Таким внебрачным сыном Юрия Струйского был поэт и музыкальный критик Дмитрий Струйский, печатавшийся под псевдонимом Трилунный, внебрачный сын Леонтия Струйского Александр Полежаев также проявил немалое поэтическое дарование. Кстати, Леонтия Струйского за расправу над собственным управляющим в 1820 году лишили дворянства и сослали в Сибирь.

Другой сын Струйских, Александр, между прочим, полковник и участник Бородинского сражения, был известен в Рузаевке как «страшный барин». В 1834 году его зарубил один из крестьян. Месть Александры Петровны была суровой. Она четыре дня морила голодом всех своих крепостных и скотину, а затем заставила дворовых людей смотреть на расправу над убийцей своего сына. И хотя тогда ей было уже под восемьдесят, воля ее ничуть не ослабела.

Очень может быть, что если бы имение Струйской не находилось так далеко от столицы, то жалобы крепостных вполне могли достичь ушей кого-нибудь из лиц, облеченных властью, и помещица могла закончить жизнь так же, как и пресловутая Дарья Салтыкова, заточенная до конца своих дней в одиночной келье в монастыре. Но Александре Петровне повезло. Она умерла в возрасте 86 лет в своей постели – уважаемой хозяйкой усадьбы.

А мы смотрим на рокотовский портрет и повторяем слова Николая Заболоцкого, которые теперь можно воспринимать совершенно иначе. И обман глаз Александры Струйской, возможно, заключается как раз в противоречии между неземной красотой и одухотворенностью ее облика на портрете и той совершенно приземленной, жестокой и в чем-то даже страшной жизнью, которую Александра Петровна Струйская прожила на самом деле.

Неужели и в XVIII веке убивали журналистов? И что же этот Марат не так сделал?

В очередной раз издержки революции, однако…

Жак-Луи Давид. Смерть Марата. 1793 г.

Известная картина Жака-Луи Давида «Смерть Марата» – еще одна история из серии «утром в газете – вечером в куплете». Вообще-то художники редко становятся участниками политических баталий. Самое большее, на что они оказываются способными, – это либо наблюдать и фиксировать происходящее, находя в окружающем хаосе источник вдохновения, либо произвести революцию в собственном творчестве, напугав или восхитив этим весьма узкий круг знатоков и критиков.

Жак-Луи Давид оказался редким исключением, хотя его художественный стиль был вполне стандартным для второй половины XVIII века классицизмом, но зато Давид умудрился поучаствовать во Французской революции, причем примкнув к наиболее радикальному кругу монтаньяров, лидерами которых были Марат и Робеспьер. Художник даже был депутатом Конвента, голосовал за казнь короля, а позднее стал членом Комитета общественной безопасности, лично подписав при этом значительное число смертных приговоров. На этой почве он даже развелся с женой, которая не одобряла его политическую активность.

ЖАК-ЛУИ ДАВИД. СМЕРТЬ МАРАТА. 1793

Позднее, после термидорианского переворота, Давид попал в тюрьму. Забавно, что после этого жена к нему вернулась и они поженились во второй раз. Когда к власти пришел Наполеон, Давид стал его пылким поклонником и переключился на новую тематику. Конечно, это дает повод поразмышлять о том, насколько искренне Давид принял революцию, возможно, такая политическая активность была всего лишь его способом выжить в то смутное и опасное время.

Жан-Поль Марат, друг Давида, по большому счету был личностью малосимпатичной: журналист из радикальной газеты «Друг народа», глава якобинцев (то есть участников известного политического клуба эпохи Великой французской революции), один из идеологов революционного террора. Вообще-то по происхождению он был швейцарцем, а по образованию – врачом.

Общеизвестно, что Марата, когда он принимал лечебную ванну, убила, а точнее зарезала, ярая роялистка Шарлотта Корде. То, что с ним случилось, – история вполне типичная для любой революции, когда общество резко делится на противоборствующие лагери и помимо организованных участников политических процессов появляются радикально настроенные одиночки, считающие своим долгом лично поучаствовать в сотворении истории.