Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Прежде чем направиться к церкви, чтобы нанести ей еще один ночной визит, я смотрю на нее из окна комнаты, которую выбрал по соседству с этим грандиозным чудом.

Здание, насыщенное мыслью! Скопление дум на фасаде, на барельефе, лишь часть которого я вижу из своего окна. Какая раса сотворила это? Здесь запечатлены века, тысячелетия. Это лик самой человеческой бесконечности.

Ощущение такое, словно тень, порождая смутные, пугающие формы, выталкивает меня из нефа, из хора. И чудится, будто я слышу раздраженный, резко окликающий меня голос:

• Кто там осмелился посягнуть на мое одиночество? Разве я уже не Дева Ночи? Разве тьма уже не моя вотчина? Кто же осмелился проникнуть сюда?

Я чувствую, что нарушил права тишины, что кощунственная рука открыла мне сердце этого священного безмолвия. Но художник умеет понимать, и здесь он не осквернитель.

Чувствуешь повсюду незыблемые устои. Все прочно, надежно. Опорные столбы – сама уверенность. Это восхищение, застывшее в гордых колоннах, выстроенных рядами, словно рать.

Опоры успокаивают во всех своих измерениях, но становятся реальнее по мере приближения к земле. Свет играет на плитах пола. Пучки колонн кажутся складчатыми.

Другие колонны – словно деревья, поддерживающие небесный свод, возносящие древнюю ночь. Опять они напоминают мне шеренги дисциплинированных солдат. Они окаймлены светом. Высятся, словно леса. Бук – вот их типичный представитель. В вышине виден только контур ветвей. Тишина сопровождает их переплетение до самого верха – тишина неподвижности, ибо ветру нечего здесь колыхать: эти деревья – растения внутренние. По этим колоннам, по этим деревьям скользят вверх слабые отсветы, теряясь в тени свода. Легкие нервюры возникают словно растянутая в вышине паутина.

Собственно, эти выстроенные по дуге опоры поддерживают непосредственно только тень, черную мглу. Слабо освещенные внизу, их стволы завершаются в неизвестности. Однако наверху потолочные перекрытия восстанавливают истину, и тени подпирают ее. У меня над головой бездна, провал в вышину, но эта бездна так хорошо упорядочена, что, когда свет движется, иллюзия гармонично перемещает силу.

Эта ренессансная колонна не теряется полностью в бездне. Она истончается, поднимаясь все выше, и изящно завершается темным облаком. Чудится, будто наверху, на черных скалах, неистово бьют крыльями огненные птицы; там – схватка, и из столкновения сил рождается порядок.

Я внутри пирамиды.

Кто бы подумал, что колебание крохотного пламени свечи способно вгонять чудовище в дрожь, передвигать незыблемые архитектурные формы! Чуть дрогнет свет, и все сдвигается с места.

Короткое вступление; перезвон: голос минуты.

Эта песнь в вышине – словно предупреждение ангелам: сейчас в предрассветном полумраке пробьет всеми забытый час.

Колокол – звук кузницы, качающийся звон – заполняет все своими вибрациями.

Снова глядя на собор из своего окна, я вижу каменную завесу. Изваяния – вышивки на ней. Моя комната достойна Фауста – с ее окном, с тенью, с вратами шедевра, великолепие которого прославляет эту улицу, этот город, эту страну…

Огромный барельеф по-прежнему там, в ночи; я чувствую его, хоть и не могу рассмотреть. Красота нескончаема и, торжествуя над мраком, заставляет меня восхищаться своей мощной черной гармонией: барельеф заполняет оконный проем, почти скрывая небо.

Как объяснить, что собор, даже окутанный пеленой ночи, ничего не теряет из своей красоты? Способна ли мощь этой красоты владеть нами помимо наших чувств? Видит ли око, не видя? Не обязано ли это очарование достоинствам монумента, его бессмертному присутствию, спокойному великолепию? Чудо воздействует на чувства и за пределами узкой области отдельного органа благодаря вмешательству памяти. Довольно нескольких вех, и искушенный ум испытывает на себе законную власть творения, открывается навстречу возвышенной силе, которую признает вопреки недочетам общей формы, но которую ему все-таки не удается разгадать: он ждет откровения.

Я иду по глубочайшей Древности…

Внизу маленький огонек очерчивает корону… и колонны кажутся колоннами самой Ночи.

Несомый ризничим огонек вонзается во тьму, словно лемех плуга в комья земли. Вонзается, и тень вздрагивает слева и справа; он проходит сквозь нее, и глыбы мрака смыкаются за бороздой слабого света.