Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Разве не обнаружили мы жизнь скульптуры, мечтая в лесу? Почему архитектору должно повезти меньше, чем скульптору?

И лес продолжает производить на меня впечатление, близкое тому, которое я получаю в соборе. Одно тянет за собой другое.

Оба пробуждают мою молодость…

Вот и эта церковь неодолимо напоминает мне один лес, и я вновь его вижу…

Лес, где грезила моя юность, суров. В нем нет птиц. Горизонт почти со всех сторон замкнут, ограничен стеной деревьев. Но сырость оживляет краски. Зеленые отсветы по бокам…

Днем это царство безмолвия, ночью – ужаса.

Пейзаж мощный и печальный. Пестрые блики… ребра сводов, колонны… Соборные перекрестья, прорубленные в этой глуши… Грязь скрывает от нас палую листву, оставив на виду несколько листьев – лишь для того, чтобы оживить контраст. Крохотные солнечные блестки, вспыхивающие на стволах срубленных деревьев под скользнувшим лучом.

Солнцу недужится; осеннее солнце с затухающим светом. Его лучи стелются лентами, словно ища опору на деревьях, на земле. Оно оттеняет и подчеркивает грустное очарование предвечернего часа; без него эта печаль была бы однообразной.

Когда открывается горизонт, различаешь на деревьях торжественный закат, у которого, кажется, нет ни начала ни конца…

Какая-то собачонка колеблется – не последовать ли за нами; мы ее пугаем. Но ее страшит и дорожная грязь. – Льстит ли нашему тщеславию, что кто-то меньший боится нас? – Не думаю. Однако мы наделяем этим чувством Бога по отношению к самим себе.

В глубине – зеленые витражи…

Поверженное дерево, другое… Добродушные распростертые великаны цвета выделанных шкур…

Тропинка бежит дальше. Что там за кирпичная стена? Это не стена, это листва на склоне.

Справа, слева открываются высокие колышащиеся нефы, украшенные яркими витражами…

Мои воспоминания встают, как деревья, и переплетаются между собой…

Суровый древний Суанский лес, где я познал несколько мечтательных, заполненных трудом, а порой и мучительных лет моей юности. Этот лес напоминает мне о моем прошлом. Лес напоминает человечеству о его корнях; оно вновь обретает в нем свою Первооснову.

Кафедра в стиле Людовика XIV; белая с золотом. А вот, тоже белая с золотом, капелла в стиле Людовика XIV. Очень благородный салон с величавыми чертами той эпохи, когда будуары отличались благородством.

Всякий раз, когда я возвращаюсь сюда, мне кажется, что я никогда не прекращал любоваться этими прекрасными образами. Они мои друзья вот уже больше двадцати лет. Изваявшие их великие художники – мои истинные учителя. Я изучаю их с таким напряженным вниманием, что порой это внушает мне иллюзию, будто я сам живу в тех отдаленных временах, когда мысль была простой, а шедевры – естественными цветами труда.

Несмотря на мои годы и этот беспорядочный век, я возвращаюсь к вам, терпеливые художники, трудные для понимания мастера, и мое положение при вас – это положение фигур, которые вы явили нам на небесных вратах: их позы говорят, что они верят и надеются; и я жажду, доверчиво жду, когда придет час понимания, и все мои взоры давно обращены к вам.

Той долей истины, что вы мне открыли, я воспользовался как смог. Быть может, я исказил вашу мысль. Ведь выразить можно лишь то, что хорошо знаешь, а в этих камнях еще столько от меня ускользает! Здесь все принципы, все основные законы; это нам самим не хватает ума и сердца, или они с изъяном. Вы владеете истиной, Мастера, и, чтобы вновь обрести ее, требуется больше одной жизни. Однако кто продолжит мои усилия, когда наши современники окончательно разобьют или выскоблят эти камни?

Я один из последних свидетелей умирающего искусства. Вдохновлявшая его любовь иссякла. Чудеса прошлого соскальзывают в небытие, ничто их не заменяет, так что скоро мы окажемся во тьме. Французы враждебны к сокровищам прекрасного, прославляющим их род, и нет никого, кто бы вмешался, чтобы защитить их. Они разбивают их из ненависти, по невежеству, по глупости или бесчестят под предлогом реставрации.

(Не упрекайте меня за то, что высказал все это, – мне бы хотелось повторять это беспрестанно, пока упорствует зло!)

Увы! Эти чудеса не возродятся из пепла, в который мы их обращаем!

Как мне стыдно за мое время! Как ужасает меня грядущее! Я с ужасом спрашиваю себя, какова в этом преступлении доля ответственности каждого. Не проклят ли и сам я вместе со всеми?

А то, что еще осталось от этой обреченной красоты, потрясает мой ум. Но это потрясение – от восторга.