Огюст Роден - Беседы об искусстве (сборник)

Ах! Какая плохая погода, не правда ли? Мрачная, хмурая; небо, подобно грозному морю, нависает и готово обрушиться – как это прекрасно!

В первую очередь убедим себя, что природа прекрасна во всем, и тогда, вооруженные этим принципом, мы увидим, как сами возвышаемся, открывая для себя величие поражающего взгляд зрелища. Но, как и все завоевания, это стоит некоторого усилия, на которое мы уже не способны.

Почему столько дряблости, столько слабости в том, что мы все еще именуем вкусом – нашим вкусом? Потому что мы живем в эпоху, озабоченную более материальным, нежели духовным, когда вкус в искусстве отменен. Гнушаются уделить ему реальные силы. Как, по-вашему, наши пресловутые художники, не давшие себе труда изучать натуру при дневном свете, смогут, хватаясь за реставрацию готических памятников, отнестись с уважением к этим великолепным образчикам жизни? Они не способны ни понять, ни сравнить; они слишком торопятся.

Чтобы чему-то научиться, надо идти вперед медленно, оставив этот суетный век, и заранее смириться с тем, что не сколотишь состояния.

Нам уже некогда учиться. Нет больше учеников. Мастер, сам познавший пользу ученичества, не подготовил себе смену. Вековая цепочка порвана. Работать! Есть ли еще кто-нибудь, кто работает? Да, есть… – Но чего ради, если, как говорят, труд ни к чему не ведет?

• Ошибаетесь! Во-первых, труд ведет к счастью. Даже больше того: он, быть может, ведет к лицезрению Бога сквозь Его покровы. – И труд убивает в труженике зависть. Человек, который знает цену труду, возвышается над низкими страстями, рукоплещет успехам своих собратьев, признателен гению, который продолжает жить в своих произведениях и многочисленных последователях. – Труд – это вечное обновление. Он сближает нас с животными, нашими истинными братьями, с деревьями, со всеми растениями, как с самыми скромными, так и с самыми пышными. Как прекрасны бобовые – словно возлюбленные! А разве салат или сельдерей уступают в красоте «декоративным» растениям – лживо названным так с претензией на исключительность? Цветок картофеля достоин принцесс; взгляните, как он украшает платья времен Людовика XVI: что может быть изящнее?

Будем же восхищаться всем и не пойдем искать красоту слишком далеко. Чтобы вызвать восторг, хватит и вида из нашего окна… Выгляните из него. Посмотрите также на ваших родителей, ваших друзей. Восхититесь трогательной красотой этих дорогих лиц, где проглядывают души, молчаливо жертвующие собой. Увидьте ваших друзей так, как Рембрандт видел своих: ведь вокруг этого великого человека были одни только живые шедевры. Это потому, что его добродетелью был труд. Какое чудотворное орудие постижения! Только от вас зависит, научитесь ли вы обращаться с ним.

Человек несчастен, потому что старается обойти закон труда, потому что хочет, подобно мальчишкам и честолюбцам, играть, добиваясь первенства. Тем самым он предает собственный разум, который не нуждается в утехах тщеславия. Его естественная цель – истина; его естественная деятельность – усилие ради достижения этой истины в сокровенном мире, ради понимания его устройства. И лучезарный итог его усилий – счастье. Счастье, словно бегущий конь, не отстает от пытливого ума. Но надо всегда стремиться вглубь: когда я говорю, что в человеческом теле столько разнообразной красоты, столько величия, я предполагаю как очевидную истину, что душа, заключенная в этом шедевре, сама является его венцом, его основой. Выявим душу в теле.

Мне не ведомы ни Индия, ни Китай… Но я люблю французскую деревню. И могу говорить об этом с нескрываемой нежностью…

Как они прихотливы, наши французские дали! У них чуть однообразная ширь, как у доброты, которая вдохновляет ум и составляет радость каждого проявления жизни. Жизнь в деревне размеренна; у нее свой ритм. Там – корни народа, там – гений, там – наивное добро, там – мудрая неспешность, и даже дурное там становится хорошим благодаря окружению. Мысли обращаются, так сказать, к земле и от этого здоровеют. Крестьянин не торопится; у него поступь веков.

Надо уметь возвращаться по своим следам. Нетерпеливые с этим никогда не согласятся: им уж лучше все начать заново! Бедняги! Они обречены на неисправимое невежество, ибо терпение – первое условие любой плодотворной учебы.

Несчастья так хорошо учат нас этому необходимому терпению! И поэтому несчастье – наш благодетель. Это единственная серьезная школа, которая нам остается. И сейчас она широко открыта для нас. Мы попались в западню нашего собственного тщеславия, наших смехотворных амбиций. Но в этой хорошей школе мы узнаем истинную цену вещей и все то, чего не знают книги. Так что противовес сработал из-за наших собственных ошибок и без нашего ведома.